Вадим Тимошин - Слезы ангела мести

Ирвин, обыкновенно с половины шестого уже закладывавший здесь за воротник, где-то запропастился, и я понемногу начинал терять терпение. Мало того, что покупать сведения у откровенного негодяя было унижением, Ирвин ещё и вынуждал меня его ждать. Ко всему прочему, местечко нельзя было назвать приятным – пучеглазый бармен всё время таращился на меня, ибо не находил в моём облике сходства со здешними завсегдатаями. Да и последних в баре наблюдалось всего трое, и я чувствовал себя мошкой на ладони. Чувство это угнетало настолько, что я уже готов был оставить свою затею и убраться прочь, и так бы и поступил, если бы Ирвин, наконец, не соизволил появиться.

– Когда такой человек ищет встречи, жди беды, – улыбнулся он, устроившись слева от меня за барной стойкой. – Или хороших денег. Надеюсь, стрелять ты в меня не будешь?

– Всё зависит от того, как сильно твоё желание помочь мне, и во сколько ты оценишь свою помощь, – ответил я, взяв из пачки, выложенной на стойку после первой же порции виски, сигарету, явно страдавшую искривлением позвоночника. – Слышал о Стиве Уоррене?

– Слышал то, что его сын внезапно решил полетать, – Ирвин заказал себе двойную текилу и протянул руку к моим сигаретам. Если бы я не нуждался в его услугах, я бы почти наверняка сломал ему руку, а может, и вышиб мозги. Не думаю, что меня бы мучила совесть, поступи я так, и уж тем более мне не пришлось бы долго разговаривать с полицией. Ирвин был не особенно любим блюстителями порядка, держу пари, каждый второй офицер мечтал положить этого ублюдка под пресс для белья.

Но я вынужден был совладать с ненавистью, вспыхнувшей во мне спустя мгновение после нахального жеста моего собеседника, и продолжить разговор:

– Похоже, что по какой-то причине помощник мэра возомнил нас с Кастелло причиной этого полёта, и оплатил услуги наёмного убийцы.

– Видно, поскупился, если ты передо мной сидишь, – хихикнул Ирвин. – Или я внезапно обрёл дар общения с мертвецами?

– Для мертвеца я хорошо стреляю, – сказал я вытащив из кобуры «Беретту». Пара мгновений – и дуло смотрело Ирвину в глаз. – Сомневаюсь, что у тебя есть желание проверить это, – теперь я мог видеть истинное лицо своего собеседника. Лицо труса, цеплявшегося за свою никчёмную жизнь, запятнанную пороками. Впрочем, на пороге смерти едва ли наберётся больше дюжины храбрецов. – Если бы ты не был мне нужен, твой труп давно бы уже плавал в какой-нибудь канаве. Но мне, видишь ли, необходимы твои услуги, и потому я предлагаю тебе выслушать меня с закрытым ртом. Я знаю, что заказные убийства обычно не включаются в статьи расходов таких, как Уоррен, поэтому и пришёл сюда. Перед твоим длинным носом протекают все подпольные денежные потоки, и, я уверен, что ты захочешь сообщить мне, если вдруг узнаешь о том, что помощник мэра действительно потратился на мою смерть. А пятьсот кредитов станут приятным подарком ко Дню Подонка. Идёт?

– Тысяча, – Ирвин вновь почувствовал себя хозяином положения. Впрочем, в том была лишь моя вина – я дал ему понять, что нуждаюсь в нём, и это стало весьма прочной соломинкой, ухватившись за которую, мой собеседник выбрался из болота страха. Что ж, в таком случае торговаться было бы бессмысленно, и я уступил.

– По рукам, – бросил я, поднявшись из-за стойки, на которой оставил плату за выпитое, и отдельно – две стокредитовые бумажки. – Это аванс. Вздумаешь меня обмануть – и твоё тело даже черви не найдут. На поиски интересующих меня сведений у тебя ровно день. Не справишься – вернёшь аванс. А сейчас я вынужден откланяться, – конечно, удостаивать эту мразь поклоном я не собирался. Слишком много чести.

Я толкнул дверь, вес которой на последнем издыхании держала одна-единственная петля, и вышел на улицу, залитую солнцем нового дня. Заметно потеплело, и белое платье снега постепенно сползало с тела Города, обнажая грязные струпья давно ставших неискупимыми грехов его обитателей…

Мне кажется, что я живу уже тысячу лет. Что прошлое горящей ладьёй уплыло к закату так давно, что я не могу уже сказать с уверенностью, было ли оно вообще. Словно тихое семейное счастье приснилось мне однажды ночью, и безжалостная рука пробуждения отстрелила этот сон и похоронила в канаве. Я безуспешно глотал снотворное женского пола, но так и не смог вернуть себе былые грёзы. И кровь на моих руках была слишком холодной.

В полицейском участке, единственном в Городе, и оттого всегда напоминавшем больше восточный базар, нежели полку для инструментов правосудия, я бывал довольно редко. Не потому, что относился (как многие думают) к служащим здесь с некоторым пренебрежением – хотя, вернее бы сказать, сочувствием – а в силу того, что среди добросовестной братии вполне мог найтись какой-нибудь начинающий карьерист, который не отказал бы себе в удовольствии заковать меня в кандалы ради продвижения по службе, благо грехов на мне было на десяток-другой вечностей в преисподней. И потому каждый мой визит в этот душный муравейник был сопряжен с известным риском. Но ждать, когда Фрэнки разберётся с бумагами и своими подчинёнными, чтобы по своему обыкновению посетить «Дьютимен», я не мог. Элли была дорога мне достаточно для того, чтобы рискнуть ради неё своей свободой.