Вадим Тимошин - Слезы ангела мести

Изъеденное ржавчиной, как всё в этом чёртовом Городе, такси затормозило у обветшалого здания, где судьба приютила меня, а я приютил Элли. Со скрипом открылась дверь, я вышел и подал руку Лизе. Та с грацией, присущей истинным богиням древнего мира, ступила на потрескавшийся асфальт, обнажённый черствой ладонью ветра, частенько гладившей этот переулок. Я восхищался этой удивительной женщиной. Таким, как она, была прямая дорога в высшее общество, в мир банкетов и карнавалов, бесед о Шопенгауэре и Вольтере. В фальшивый мир, пытавшийся отрицать свою ничтожность в реальности ножей и пистолетов. Лиза не поддалась соблазну, а может, и соблазна никакого не было. Простота душевных порывов и удивительно сложные лабиринты разума сочетались в ней немыслимым образом. Если бы я выбирал себе спутницу жизни, я бы непременно остановил выбор на Лизе.

– Ты всегда оставляешь дверь открытой? – спросила она меня, первой заметив то, что заставило бешено стучать моё сердце. Нет, я всегда запирал эту подвижную баррикаду от жизни за окном, видом своим вызывавшую в памяти средние века с их зловещей архитектурой. И то, что она была открыта, не предвещало ничего хорошего. Лиза увидела ответ на свой вопрос на моем лице и молча кивнула. Мы медленно и осторожно поднялись по лестнице в кабинет, не особенно надеясь кого-нибудь встретить, ведь этот «кто-то» встретил пулю менее получаса назад.

Впрочем, для меня надежда умерла немного позже, когда я увидел Элли в кресле, закрывшей свои глаза навеки. Я едва удержался от слёз, но чувства мои не остались незамеченными Лизой.

– Она была твоей?..

– Я заботился о ней. Спас от закона, но не уберёг от беззакония, – мрачно ответил я, встав на колени у ещё не успевшего остыть тела Элли. На ней был короткий красный халатик, её любимое одеяние, способное за несколько секунд разжечь во мне пламень страсти. Под ним никогда не было белья, и если она слегка наклонялась, моему взору открывалось розовое великолепие вожделенного грота, который я так любил посещать. Даже сейчас, когда Элли была мертва, скорбь во мне отчаянно боролась с желанием. – Моя бедная Элли, – я поцеловал ее побледневшую ручку и прижался лицом к её груди. Слёзы заструились из глаз, обжигая едва затянувшиеся раны на душе, вновь раскрытые безжалостной пулей, выпущенной наёмным убийцей. Дорога, по которой я шёл, опять закончилась развилкой. Мне предстояло снова сделать непростой выбор. Выбор между виски, кровью и податливым телом Лизы. Я не мог сейчас с уверенностью сказать, чему отдам предпочтение, и это было сущим адом.

Но на моё счастье, небеса протянули мне руку в виде телефонного звонка. Я снял трубку с аппарата и едва слышно сказал:

– Алло.

– Майки… – дрожащий голос будто бы принадлежал Фрэнки, но я никогда не становился свидетелем такого его состояния. Кастелло будто бы захлёбывался плачем, в то же время пытаясь говорить. – Майки… она… её… Майки…

– Я сейчас приеду, – произнес я и опустил трубку на рычаг. Случилось что-то ужасное, внутренний голос тихонько подсказывал, что именно, но я отказывался верить его словам.

Небеса никогда не были справедливыми. Позволяя худшим из мразей и дальше чернить кровь Земли, они посылают ангелов смерти за хорошими людьми. За теми, чьё присутствие рядом излечивает раны души и тела, чьё тепло заставляет поверить в то, что жизнь прекрасна. Они оправдывают зверства крестовых походов, индульгенции и сожжения еретиков, но нетерпимы к тем, кто живет, не разбивая лбов об алтари. Они прощают убийц, заставляя их руками страдать тех, в ком нет вины. Они допустили то, что я стал таким – исполненным ненависти и жажды отмщения, могущим преступать черту, проведенную заповедью «Не убий», снова и снова. А может, они просто алчут людской крови? Может, они наслаждаются зрелищем войн и разрушений, видят непостижимую моему разуму эстетику в изувеченных снарядами и выстрелами детях и поруганных женщинах?

Ответа на этот вопрос мне не узнать. Я не разговариваю с небесами. Я разговариваю с Кларой у её могилы. С её незримым призраком, заполнившим пустоту внутри меня после того, как Винсент совершил своё злодеяние и получил за него сполна. Я разговаривал с Серджио, когда смотрел на его кресло, перешедшее, как эстафетная палочка, в безоговорочное владение Элли как только она переступила порог моего дома. Теперь кресло снова будет пустовать. Не будет хранить тепло превосходной обнаженной попки женщины, чья страсть затмевала все её недостатки. Элли больше не откинется на спинку, обхватив меня своими восхитительными ножками, не усладит мой слух своими громкими стонами. И не обмякнет в моих объятьях, когда сражение двух начал, мужского и женского, завершится обоюдным триумфом.