laventadorn: Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Что-нибудь будешь? — спросил Северус тем невыразительным тоном, который означал, что он полностью закрылся окклюменцией.

Лили — она благодарно улыбалась официантке — непонимающе моргнула.

— Что?

Вместо ответа он указал на тарелку.

— О нет, я сыта. Петунья приготовила обед, как невероятно это ни прозвучит; я совсем забыла, как она... — Лили осеклась, словно только что осознала, что ведет с ним светскую беседу — так, будто он не Пожиратель Смерти, который когда-то назвал ее грязнокровкой, а она не...

— Хорошо, — ответил он безразлично и принялся нарезать вилкой яйца на полоски. Официантка ушла; в течение нескольких секунд был слышен только скрип металла по керамике.

— Северус, — произнесла Лили тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Он поднял на нее глаза; окклюментные щиты его были прочны, как камень, и от одного взгляда на ее лицо в них разверзлась трещина шириной с Нил. В семнадцать он ни за что не разобрался бы в вихре ее эмоций, да и в тридцать восемь не до конца их понимал, даже с помощью легилименции — такая это невозможная была мешанина гнева, отвращения и... скорби. Кажется, скорби.

— Я хочу знать, почему, — сказала Лили. К чуть теплому кофе она не притронулась; над ее чашкой даже не поднимался пар. — Я осталась, потому что хочу спросить тебя, почему...

Северус отхлебнул кофе, выжидая. От влаги ее рыжие волосы завивались на концах, и она не принесла с собой зонтик. Сердце так громко колотилось у него в груди — почти до головокружения, — что он бы не удивился, если бы и она расслышала эти гулкие удары.

— Ладно, я хочу спросить тебя много о чем, — сказала она, — но прежде всего — отчего ты назвал меня... тем словом?

Северус опустил чашку на стол — вдумчиво и аккуратно, стараясь сконцентрироваться на этой вещице. Он столько раз проигрывал в мыслях этот диалог, представляя тысячи всевозможных сценариев в безопасном уединении собственного разума — но сейчас не мог вспомнить из них ни слова, был не в силах придумать для нее ни единого ответа.

— Я мог бы попробовать объяснить, — произнес он так же осторожно, как отставил в сторону кофе, — но ты не поймешь.

— Если ты не прекратишь говорить со мной свысока...

— А можешь, и поймешь, — негромко перебил он. — Что ты сказала тогда на прощание? "На твоем месте я бы постирала подштанники, Сопливус". Что-то в этом духе, если мне не изменяет память.

Лили побледнела — только скулы вспыхнули алым.

— Что? Ты — что?.. — похоже, она и впрямь растерялась.

— Ты обиделась. Выбрала самое язвительное, что смогла придумать в ответ, и сказала это. Защитная агрессия, — он взял вилку и подцепил желток, размазывая его по яичнице. Лили молчала.

— И ты ждешь, что я в это поверю? — наконец произнесла она; он не смог интерпретировать эту интонацию.

— Я ничего не жду. И уж тем более не несу ответственность за то, во что ты решишь поверить. Ты спросила — я ответил. Остальное твое дело.

Закрывшись окклюменцией, он говорил прохладно и бесстрастно — а внутри его мутило и корежило, все тело выкручивало, как мокрую тряпку. Сколько раз он мысленно молил ее о прощении, заклинал понять, выворачивал наизнанку каждый неприглядный закоулок души — и все только для того, чтобы при встрече швырнуть в лицо те старые обидные слова? Он и сам себя не понимал; должно быть, это окклюменция — с ней все становилось далеким и неважным, словно эмоциям перекрывало клапан.

— И где же здесь связь, — в лоб спросила она, — со всеми этими... — на этих словах ее голос понизился до шепота — сердитого и испуганного, — со всеми этими мерзкими Пожирателями Смерти?..

— Да, этим словом пользуются Пожиратели Смерти, — ответил он все тем же отрешенным голосом, — а также чистокровные снобы. Равно как и те, кто...

— Те, кто что, Северус? — спросила Лили запальчиво; на ее щеках все еще играл румянец.

— Те, кто хотели бы стать Пожирателем или чистокровным снобом, — закончил он самым равнодушным голосом из всех возможных.

— И к какой из этих категорий ты относишь себя?

О Господи — она была готова заплакать. Она сверкала глазами, словно собиралась оторвать ему нос заклинанием, но на самом деле чуть не плакала. Ему захотелось срочно умереть, потому что по сравнению с такой жизнью это было почти что безболезненно. Так что он сказал правду.

— Понятия не имею.

Лили взглянула на него в упор; презрительно фыркнула, скривив губы в неприязненной усмешке.

— Что ж, ты хотя бы не врешь.