laventadorn: Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Ты же не думаешь, что на этом все закончится?

— Сев... — она потянула его за рукав; какая-то ее часть истошно протестовала: "Что ты делаешь, не прикасайся к нему, не надо, зачем ты!.." — Сев, тут магглы кругом, нас полиция схватит, нас исключат...

— Я не пользовался магией. Это правомерная самооборона посредством маггловского оружия, — сказал Северус, не поднимая взгляда от лежавшего на земле пьяницы.

— Только от вооруженных бандитов! — с противоположной стороны улицы к ним направлялся какой-то человек.

— О Господи... — она попыталась тайком нащупать во внутреннем кармане свою палочку, но человек заметил и крикнул:

— А ну бросай оружие! Живо! — Лили отчаянно всматривалась в него, но формы не видела — значит, не полицейский... или он в штатском?..

Словно зачарованный, Северус повернулся и выпустил монтировку; та упала на мостовую с металлическим звоном.

— Разумеется, — произнес он неожиданно и абсолютно спокойно.

Не-полицейский поглядел на него — и наконец сказал:

— Так, все понятно. Убирайтесь отсюда немедленно.

Лили, как и все вокруг, оцепенела от недоумения, и тогда он повернулся и повторил толпе:

— Вы все — уходите отсюда, здесь не на что смотреть, просто произошло небольшое недоразумение...

Северус все пытался увести ее с этого места; ноги сами понесли ее вслед за ним — они очнулись от ступора раньше самой Лили. Она трусила по улице мимо зевак, которые расходились, перешептываясь недовольно и слегка недоуменно, и не отваживалась заговорить — не отваживалась ни посмотреть на Северуса, ни отшатнуться, хотя от страха у нее бежали мурашки по коже. Он всего лишь придерживал ее за локоть — защищенный дубленкой локоть, — но ей казалось, что самая кожа ее хочет вывернуться из его пальцев. В ушах все стоял хруст, с которым треснул череп того человека, все звучал голос Северуса — низкий, притягательный и недобрый, и она никак не могла перестать гадать, капли ли только дождя блестели тогда на монтировке...

Дойдя до конца улицы, они бездумно свернули; Лили оглянулась, но Северус произнес холодно и отрывисто:

— За нами никто не следует.

— Ты применил к нему Конфундус, — сказала она.

— Разумеется.

— И ударил того человека монтировкой по голове.

— Какая наблюдательность.

Какая-то часть Лили хотела съежиться и стать незаметной; другая — залепить ему пощечину, а третья пребывала в растерянности. Северус никогда с ней так не разговаривал, никогда не использовал этот жесткий командный тон, никогда не был таким, как тогда в забегаловке — словно из последних сил цеплялся за рассудок в шаге от безумия...

Должно быть, он уже стал Пожирателем Смерти, и это его изменило.

Лили захотелось плакать — так сильно, что она сама этому удивилась. Она полагала, что успеет ему помешать — что на этот раз сможет что-то изменить, и тогда в будущем все не покатится под откос... Будто если загладить вред, нанесенный в тот день, когда он назвал ее грязнокровкой, а она отказалась его простить, то каким-то чудом удастся предотвратить и возвышение Волдеморта, и размолвку между Мародерами, и смерть Джеймса, и тогда Гарри...

Но я опоздала, я все равно опоздала, они отняли у меня Северуса — снова, он теперь с ними...

Ей захотелось сбежать. Она не могла тут больше оставаться — рядом с этим незнакомцем, который уже примкнул к Темному Лорду, перешел на его сторону, и теперь тот человек, которого она знала — ее лучший друг — совсем исчез и никогда больше не вернется... Почему-то нынешнее поражение оказалось даже горше того, прошлого.

Изо всех сил отпихнув Северуса — тот потерял равновесие и свалился в урну для мусора, — она рванулась от него прочь и лишь тогда осознала, что ее уже давно никто не держит.

Лили мчалась по улице — не слыша, как зовет ее Северус, не чувствуя секущего лицо дождя, не замечая, как поскользнулась на мокром тротуаре и чуть не упала... Обогнула едущую по дороге машину, перепрыгнула через скамейку и выбежала на детскую площадку — все дальше, дальше, хлюпая по грязи, по волглой траве, мимо заржавленных металлических качелей — пустое сиденье покачивалось, оглашая скрипом беззвездную декабрьскую ночь.

Постарайся она как следует — наверное, смогла бы забыть, кто она такая и что с ней происходит; смогла бы забыть, как у нее на глазах умер муж, и как умоляла это чудовище пощадить ее дитя... Понимала, что это бесполезно, и все равно не могла остановиться, всем сердцем зная, что готова на все, все что угодно в обмен на жизнь Гарри — все сделает, даже умереть согласится и не усомнится ни на мгновение — и тогда она... и тогда она действительно...