Всего лишь однажды, еще школьником, я побывал в нокауте, вдруг решив заняться боксом и записавшись в спортивную секцию. Мне тогда хватило одной тренировки, как и теперь – после первых же слов синьоры Савио тело мне вдруг отказало, а разум погрузился в какой-то легкий туман. Я все видел, четко различал предметы, прекрасно видел перспективу ущелья, горы вдалеке, птиц, летающих в вышине неба, но как-то все это было словно не по-настоящему. А придя в себя, не нашел ничего лучшего, чем спросить: «То есть, как?», после чего, чуть не отправился в очередной нокаут, теперь уже сраженный идиотизмом собственного вопроса.
Синьора Савио положила ладонь мне на руку и сказала с улыбкой: «Ничего, все нормально, не переживайте. Да, это наш сын, ему десять лет и скоро я вас познакомлю. Но как же вы не догадались сами, ведь на дарственной стоит имя нашего сына, а дарственная была составлена, как сказал герр Хаупт, десять лет назад именно с подачи дядюшки Лика. Вы думаете, он смог бы поступить так в пользу кого-нибудь другого, кроме вас или ваших родных?».
Понадобилось еще некоторое время, чтобы осознать происходящее, но я, наконец, пришел в себя, и первая по-настоящему трезвая мысль была о том, что уже назавтра мы с месье Фриром покинем это место. «Как же так – подумал я и тут же задал этот вопрос синьоре Савио. – Как же так – мальчик узнает про отца, а тот сразу же исчезнет? Не думаю…» Синьора Савио перебила меня, не дав договорить, и в ее вопросе было столько безысходности и вместе с тем столько понимания того, какой ответ она услышит, что у меня замерло сердце: «Я обещала еще в первую нашу встречу вам и дядюшке Лику ничего не спрашивать, и знала, что мы не сможем быть вместе, но неужели ничего нельзя изменить?»
«Зачем она это спросила!» – внутренне воскликнул я. Мне снова, как и тогда, в церкви, лишь на мгновение захотелось забыть обо всем, но это желание почти мгновенно исчезло – теперь с синьорой Савио разговаривал совершенно другой человек, не нуждавшийся больше ни в объяснениях, ни в поисках смыслов любых частных проявлений земной жизни. Сегодняшний сеньор Конти знал все о всяком проявлении и любое из них не подлежало никаким измерениям, ибо было бесценно. И одним из таких проявлений была любовь к синьоре Савио и ее, то есть нашему, сыну, даже несмотря на то, что я никогда прежде его не видел. И была эта любовь столь же сильна, сколь и равноценна потребности вновь обнять хозяина юрты, пана Малаша или выпить рюмку водки в компании библиофила.
Но и то, и другое с завтрашнего дня перестанет быть возможным, потому что и завтрашнего дня для нас с месье Фриром в привычном тут понимании не будет, а воспоминания о дне сегодняшнем, как и говорил некогда дядюшка Лик, бесследно исчезнут всего лишь через одно-два поколения после нашего перемещения. Останутся байки, обрывочные рассказы, передаваемые из уст в уста, да и в том только случае, если дела тех, о ком эти рассказы, потомки посчитают достойными. Только вот истинные служители, из века в век старательно избегающие всяческого внимания, совершенно точно не станут этими героями, а их дела припишут себе те, кто возьмет на себя смелость и попытается взойти на трибуну.
Чем ближе каждый из них станет к ней приближаться, тем все яснее будет осознавать, насколько ничтожны его поползновения, насколько ничтожен он сам по сравнению с тем, чьи деяния бесконечны во времени и пространстве, и кого он перестал различать в гордыне своей. И с каждым новым шагом это будет становиться все яснее и яснее, но все неистовей станет полыхать внутри пожар страстей и гордыни, выжигающий и опустошающий внутреннюю вселенную, и тем больше напора будет в его деяниях и многочисленней число последователей. Так заканчивался каждый предыдущий этап, та же участь, судя по всему, ждет и нынешний.
Я поразился столь резкой перемене собственных мыслей и, как мне показалось, даже произнес некоторые фразы вслух, но это было не так. Впрочем, судя по взгляду синьоры Савио, она все прекрасно поняла. «Вы же и сами знаете ответ на свой вопрос! – сказал я. – Как знаете и то, что душа моя просто разрывается на части, но я предпочел бы не продолжать эту тему, поскольку все решено, и я не вправе, да и не в силах изменить этого решения. Больше того – и это все, что я могу вам сказать – я счастлив этим, даже несмотря на то, что оставляю тут самого дорогого мне человека!»
«Что касается нашего сына – продолжил я после некоторой паузы, – Не думаю, что будет правильным посвящать его в нашу с вами тайну прежде времени. Кстати, что вы говорили ему обо мне или о том, кого представляли ему все эти годы в качестве родителя?» «Я говорила все, как есть – коротко ответила синьора Савио. – Мы не можем быть с твоим папой вместе, но придет день, отвечала я сыну, и ты сможешь увидеть отца».
Читать дальше