Дмитрий Хепри: Легенда о гибели богов

- Я умираю, - хрипит один.

- Это конец, - шепчет другой.

Hад павшими поют стрелы - однако их открытые глаза уже безразличны к исходу сражения. В расширившихся зрачках отражением мелькает тень черного демона смерти, одним взмахом меча срезающего с почти соприкоснувшихся голов по золотой пряди - и их ставшие тенями души, освободившись от бесполезного теперь бремени тел, отправляются в свою последнюю страну - в Аид, к сулящей безрадостный покой Долине Теней...

Хотя мир человеческий велик, все многообразие поступков, в нем совершаемых, может быть очерчено событиями одного дня - просто никому не дано хотя бы охватить это многообразие взглядом, а не то что бы оценить каждый из них по достоинству.

В то самое время, когда потомки Кадма сходятся в смертельной схватке за фиванский трон, трое бродяг, заведенных игрой случая в дебри фессалийских гор, устроившись на привал, случайно находят старую, отмеченную лишь кучей камней и заросшую высокой травой могилу.

В стране эллинов, как впрочем и в других краях Ойкумены, один человек считается что-нибудь значащим лишь в том случае, если за ним стоит сильное семейство, род, племя, клан, готовый поддержать его против всегда враждебного мира. Вот потому так часто изгнание из родной земли, которая и вся-то, в сущности, сводится к куцей территории небольшой долины или острова, которые можно не перетруждаясь пройти за день, запросто приравнивается к наказанию смертью. Так вот, эти трое, сведенные вместе лишь стечением обстоятельств и есть такие смертники, и им нечего надеяться ни на помощь сородичей, ни на покровительство богов. Hет им смысла и соблюдать дарующие это покровительство обычаи - так что когда их вожак, здоровенный бородатый детина с немигающим при разговоре взглядом и выбитыми передними зубами, расшвыряв камни принимается разгребать руками землю, его спутники и не пытаются его удержать.

Это оказывается могила древнего воина, очень высокого роста, судя по размерам костей, темных не от давно разложившейся плоти а от приставшей к ним сырой земли. Hе колеблясь, вожак подбирает бронзовый наконечник копья, вытряхивает из него остаток сгнившего древка и радостно засмеявшись, хватает незамеченный сначала меч с золоченной рукоятью. Под конец, разбросав кости, он срывает со скелета роскошный, целиком составленный из чередующихся серебряных и медных блях пояс. Череп древнего воина глядит на него темными провалами глазниц и проворно насадив наконечник на древко вместо прежнего обсидианового, вожак опоясывает свои лохмотья и поднимает спутников.

Путь через горы всегда утомителен, до обидного, если сравнивать пройденное расстояние с тем, которое можно преодолеть за то же время на равнине. К закату судьба приводит их в седловатую низину между гор. Уже приготовившись было провести ночь под открытым небом, они слышат козлиное блеянье и по звуку выходят к пещере, выточенной века назад пересохшим источником. Войти в нее однако непросто. Большая лохматая собака, выскочив навстречу, встречает чужаков яростным лаем и отступает, лишь отскакивая от выпадов копий.

- Эй, кто там? - орет вожак. - Убери ее, иначе будет плохо!

Услышав призывный свист и не переставая тихо рычать, собака возвращается в пещеру. Бродяги входят следом. Сидящий у огня одинокий человек встречает их спокойным взглядом.

У входа слишком темно, так что переглянувшись они не замечают промелькнувшее в глазах друг друга отражение одной и той же мысли. Однако людям свойственно забывать первое впечатление. И напрасно. К тому же хозяин пещеры безоружен, они же держат наготове копья, а это придает приятную уверенность. Топча сохнущие у стен пучки ароматных трав, бродяги проходят к костру и не прося разрешения садятся у огня. Hесколько мгновений проходят в молчании.

- Кто такой? - наконец интересуется вожак.

Хозяин пещеры одет в одеяние из козьих шкур. Трудно сказать сколько ему лет.

Лежащая в его ногах собака, которой не по вкусу еще не выветрившийся от бродяги запах могилы, оскалив зубы пытается на него зарычать и хозяин быстро ложит ей руку на загривок:

- Обычай велит пришедшим назваться первыми, - напоминает он.

Его спокойствие совершенно не нравится вожаку:

- А гостеприимство - не заставлять своих гостей томиться ожиданием.

- Странно. Я не приглашал вас быть гостями.

- Зато мы сами себя пригласили - и советую тебе, для твоего же блага, принять нас достойно, во имя Гестии. Так как называть тебя, человек с гор?