Олесь Донченко - Лукия

— Ты не сбился с дороги? Гляди у меня!

А проводник каждый раз отвечал:

— Ручаюсь, ваше благородие. Вот малость еще помучаемся и прибудем на место. Знаю я эту лачугу. Сам балуюсь дробовичком.

Уверенный голос проводника успокаивал офицера. Но вокруг становилось все глуше. Отряд, еле перебравшийся через овраг, попал в такую дикую глушь, что офицер придержал коня, озираясь вокруг. У него мелькнула мысль, что этот проводник, серый мужичок, по всей вероятности, ведет отряд прямо в зубы вооруженной банды дезертиров.

— Слушай, как тебя зовут? - спросил он вдруг проводника.

— Сергей Носюра, ваше благородие.

Офицер хотел сказать: «Слушай, Сергей Носюра, если ты соврал и думаешь изменить, то признавайся лучше сейчас. Все равно живым тебя не выпущу...» Но он устыдился своей подозрительности. Ведь это родной брат известного в Водном богача Кондрата Носюры. И офицер только спросил:

— А далеко еще?

— Недалече уже, ваше благородие. Не сомневайтесь. Аккуратно до места доведу.

Но лес с каждой минутой становился все гуще и гуще, синие снежные сугробы подымались, как непреодолимые бастионы. Луна ехидно посмеивалась сквозь оголенные ветви вековых дубов. А конный отряд казаков, барахтаясь в снегу, медленно продвигался все дальше и дальше, в глубь безмолвной зимней пущи.

Лаврин долго бродил но лесу, увязая в сугробах. Все вокруг точно вымерло. Начало смеркаться, мороз крепчал с каждой минутой. Мертвая тишина стояла вокруг. Все живое запряталось под снег, забралось в дупла. Только к вечеру Лаврин набрел на зайца и убил его.

На небо высыпали звезды, когда охотник вернулся в полузаметенную снегом лесную лачугу. Быстро развел в печке огонь, освежевал зайца, поставил его жариться. Лаврин не забывал подкладывать дрова, и вскоре в тесной лачуге стало жарко. Из какого-то закоулка вылезла кошка, ткнулась Лаврину в колени. Разнеженная теплом и запахом мяса, громко замурлыкала. Кошку принесла Лаврину Лукия.

— Чтобы было с кем беседовать долгими зимними вечерами! — сказала она смеясь.

Действительно, с кошкой было веселее. Лаврин поглаживал ее мягкую шерсть, привязывал к нитке заячий хвостик и возил его по полу, забавляясь хищными прыжками кошки.

В печи потрескивали дрова, кошка жмурилась на огонь, горбом выгибала спину. Лаврин поужинал, разделся и лег на деревянную скамью около печки. Ноги после блуждания по лесу ныли, но спать не хотелось. В единственное окошечко заглядывала луна, вокруг лачуги застыл безмолвный лес, зимняя ночь неслышно плыла над чащей и синими тенями окрашивала деревья и снега...

Вспомнились мать, Лукия. Стало до боли обидно, горячий, как кипяток, гнев закипел в груди. Разве это жизнь — сидеть, как волк, в пуще, скрываясь от людей, не смея заглянуть в свою хату, к семье? Взять бы винтовку и пойти крушить тех, кто превратил его в волка. Чего еще ждать?

Усталый Лаврин заснул, и ему приснилось, что чужие люди осторожно подкрадываются к лачуге, обкладывают ее, как логово зверя. Как будто где-то рядом, чуть ли не у порога, фыркнул конь, как будто кто-то рванул ветхую дверь и вместе с морозом в лачугу ворвались страшные, неведомые чудовища, которые навалились на Лаврина неодолимой толпой. Еще не проснувшись как следует, Лаврин рванулся и увидел, что лачуга полна казаков. В открытую дверь валил морозный пар, за окошком фыркали и звенели уздечками казачьи кони. Кто-то громко сказал:

— Волчья нора, сгори она в огне! В такой глуши только черти на кулачки бьются!

Кто-то другой, обогревая дыханием пальцы, ответил:

— Да-а... Заехали. Коней жалко...

Лаврину больно скрутили за спиной руки, туго перевязали ремнем. Лаврин молчал, сцепив зубы.

— Выводи его! — прозвучала команда.

Светало. Старая лачуга одиноко выглядывала из сугробов. Двери были сорваны с петель, вход чернел разинутой пастью. На прибитом копытами снегу — окурки, пучки сена, рассыпанный овес. На порог вышла из лачуги кошка и, ступив на снег, брезгливо потрясла в воздухе лапкой. Затем села на пороге и жалобно замяукала.

С утра поднялась поземка, вдоль улицы свистел ветер, низко над землей гоняя белые дымки снега. А под вечер закрутила настоящая вьюга, забила, заснежила. Сверху сыпало, а снизу поддувала буря, пригоршнями срывала снег, бешено крутя его в воздухе. Над Водным танцевала густая седая мгла, разразился неистовый снежный буран, нельзя было отличить землю от неба.