На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

- Я… я не буду… если сделаешь это, я не буду тебе писать. Так и знай, - другим ничем он напугать ее не мог. - Не женское это дело - война! - «Убивать или видеть, как убивают, не женское это дело», - хотел он сказать ей, но не сказал.

Она все-таки возражала.

- А другие? А Таня?

- Что ж, - вздохнул он и добавил мысленно: «И Мария тоже». - Это только от нужды. Понимаешь, только от нужды. Нас, - он подразумевал мужчин, - не хватает. - «Не хватает. Не хватает на эту страшную войну», - это он сказал про себя.

Сворачивая с шоссе, двигаясь медленно к госпиталю, полуторка с санитарными крестами на бортах дала несколько коротких гудков.

- Машина! - прошептала Лена. - Андрюша, милый, родной мой. - Она приникла к нему и затихла.

- Да, родная… Но… но я обещаю писать тебе часто, так что ты…

- Что письма! Что письма! - совершенно отчаянно сказала она.

- Проверять людей! Старшина Киселевский, проверить людей! - скомандовал младший лейтенант. На этой санитарной машине они должны были ехать на пересыльный пункт.

- Отъезжающие, выходи строиться! - крикнул весело, так, что слышно было далеко, старшина Киселевский и побежал вокруг госпиталя, собирая отъезжающих. - Андрюха! Кончай любовь! В строй!

Они пошли к крыльцу.

Полуторка подъехала, развернулась, стала, шофер помог откинуть задний борт, санитары подставили ряд табуреток, по ним сошли те, кто мог, у кого эвакуация была «сидя», на крайнюю табуретку тотчас же вскочил дежурный врач, на другие взобрались санитары, и врач приказал им:

- Этого, второго справа. С кровотечением. Санитары полезли в машину и начали перекладывать того, с кровотечением, на носилки.

- Тихо! Тихо, ребята! - крикнул он. - Больно…

- Держи! - Андрей сунул Лене скатку и вещмешок и вспрыгнул на колесо.

На него, запрокинув голову, сжав синие губы, смотрел Степанчик.

- Ты!.. Ты…

Он больше ничего сейчас не мог сказать, у него в горле стал комок: санитары, убрав со Степанчика шинель, перекладывали его на носилки. У Степанчика не было обеих ног, правой выше колена, а левой выше стопы, и низ бинта на правой промок от крови. Степанчик был плох - без кровинки в лице, у него и сил даже стонать не хватало, а глаза все время закрывались.

- В операционную! - приказал врач, и Андрей пошел рядом с носилками, а Степанчик, поймав его руку, не отпускал и плакал.

- Видишь, видишь, Андрюша… Они меня устосали… Эти вонючие фрицы…

Операционная была на втором этаже, и он помогал на лестничных маршах разворачивать носилки, а Степанчик все ловил его руку.

- Бей их, Андрюша. Бей сволочей…

Обе половины двери операционной были распахнуты, стол готов, инструменты приоткрыты, и хирург, и две сестры ждали в масках и перчатках.

- Она меня резала! Эта тетка-осьминог! Зачем? Может, так бы зажило… - плакал Степанчик. - Теперь на кой я годен? Кому нужен? Усыпила и резала. Откусила ножки… Выздоровлю, приеду и застрелю… - от слез Степанчик гундосил больше обычного.

- А ротный? А ротный, ротный? — спросил Андрей, отнимая руку. - Ротный?..

- Нет! Нет ротного! - Степанчика перекладывали на стол. - О! Больно! Больно, черти! - Андрей все придерживал одну половинку двери, а санитар его отталкивал.

- Жгут! - скомандовал хирург. - Снять повязку! Зажимы!

Одна из сестер, не сматывая, а разрезая ножницами, снимала куски кровавого бинта, а другая прямо поверх отрезанной штанины у самого паха затянула на ноге Степанчика жгут.

- А! - крикнул Степанчик и, приподнявшись, увидев, что Андрей еще удерживает дверь, тоже крикнул ему:

- Нет! Нет ротного! Две пули в живот… А мы в окружении… Деревенька четырнадцать домов… Сгоревших… Мы отбили ее, держали, а они нас отсекли… Кричал он, корчился… Приказывал пристрелить… А я… А я…

Что ж, деревеньку и в четырнадцать домов, даже сожженных, следовало отбивать и удерживать. И в четыре дома. И хутор в один дом!

Сильным движением локтей хирург повалил Степанчика на стол.

- Маску! Эфир! Пульс! Дверь!!

- Да что ты за человек! - сильно рванул Андрея санитар и захлопнул дверь.

Он сбежал со второго этажа.

Отъезжающие, построенные в две шеренги у машины, откликались «Я!», когда Киселевский называл их фамилии.

Лена подала ему скатку и вещмешок, уцепилась за локоть, он, перехватив мешок и скатку в одну руку, обнял ее другой, она, откинувшись на его руке, смотрела на него с отчаянием и ужасом, он наклонился к ее губам, но Киселевский скомандовал:

- В строй! Сержант Новгородцев, в строй!

1974-1977 гг.

Олег Борисович Меркулов