На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

- Отъезжающие, приготовиться к построению! С вещами! - скомандовал старший команды - младший лейтенант, который должен был сдать ее на пересыльный пункт, а сам потом следовать в офицерский резерв.

Отъезжало восемнадцать человек, каждому из них накануне на комиссии было вынесено определение -«sanus», что означало по-латыни - здоров.

- Ну, ладно, ладно, - говорил Андрей Лене. - Ну, перестань же. - Но Лена плакала, приникнув к нему, уцепившись одной рукой за гимнастерку, а другую руку не снимая с его шеи. Он искал какие-то слова, чтобы успокоить ее, подбодрить, но такие слова не находились, все, что он мог ей сказать на этот счет, было: - Ну чего ты? Как маленькая. Что я, первый раз туда?

Кончился июнь, стояла теплынь, начинался четвертый год войны и четвертый его круг в ней.

Его руку вылечили, на ней осталось лишь два больших и широких шрама. В лангете, потом без нее, в бездействии она сначала усохла и ослабла, он прошел еще через одну операцию, но не под общим, а под местным наркозом. Это был тяжкий час: обезболив уколами мышцы на руке, хирурги не могли обезболить кость, а чистить следовало именно ее - надкостница начала гнить, и хирурги скребли ее какими-то ужасными скребками вроде вилок с загнутыми концами. Больно было ужасно, он стонал, от него требовали терпеть, сестры и санитары, навалившись на него, прижимали к столу, и он должен был лишь мысленно ругаться самыми последними словами.

А за дверями операционной, прислонившись лицом к стене, плакала Лена.

Но после операции рука стала заживать быстро, из все уменьшающихся ран вышло несколько мелких костных осколочков, после лангеты он стал этой рукой брать стакан, сперва едва удерживая его какие-то секунды, потом что-то потяжелее, потом сестра-физкультурница заставляла его делать всякие упражнения, потом он стал ходить в наряд на кухню, колол там и таскал дрова, и рука развилась.

Она была, конечно, куда слабее правой, но винтовку, обхватив ее за ложе, или автомат, подставив под магазин ладонь, удерживать она могла.

И все стало на свои места.

Что ж, все стало на свои места, он написал ротному, ротный ответил ему, потом началось дознание, но кончилось и оно, и теперь он был, как все, на равных.

Еще на одно письмо, отправленное две недели назад, в котором он сообщал, что дело идет к выписке, ротный, правда, пока не ответил, но он полагал, что это тоже вполне объяснимо: по сводкам он знал, что его корпус вновь в боях, а это могло значить, что ротному не до него. Да и, если ротный все-таки черкнул, его ответ мог застрять где-то на полевой почте.

- Проклятая война! - сказала Лена, пряча лицо у него на груди.

Он погладил ее по голове, по плечам, обнял и прижал к себе, ощущая какие теплые, нежные и хрупкие у нее плечи. За эти месяцы любви и нежности она стала для него родной, единственной.

Она не надела платья из того шелка, который достали они с башнером. Она сказала, что проводит его так, тогда он вернется, и на ней была солдатская гимнастерка и юбка солдатки. Но и в этой одежде она казалась беззащитной.

- Что сделаешь!

- Я ненавижу их! - Та ее рука, которая держала его за карман гимнастерки, сжалась в кулак. - Как я их ненавижу! Почему они мешают нам жить?

- Не только ты. Мы все их ненавидим. Они всем нам мешают жить.

- Какие они жалкие! И мерзкие. Фройлены, брод! Кляйн кусошк брод! - протянула она, показывая, как пленные немцы, работавшие в Харькове - они разбирали разрушенные здания, - просят у прохожих хлеба.

- Ну, нет, - не согласился он. - Ты не видела их там… – Она почувствовала, что он их там видит, и подняла к нему лицо - заплаканное и несчастное.

- Нет. Не видела.

Он и в эти месяцы почти ничего не рассказывал ей. «Зачем?»

Но, сказав: «Ты не видела их там», он должен был и как-то пояснить эту мысль. И он добавил: - Там, с оружием, в боевом порядке - они другие…

На некоторое время она затихла, снова спрятав лицо у него на груди. Они стояли в боковой аллейке, недалеко от главного крыльца. Скатка и вещмешок лежали рядом, под кустом.

- Таня, наверное, видит. Видела, - сказала наконец она. - Бедная Таня…

- Возможно, - согласился он. Таня, погоревав неделю, подала рапорт о переводе в действующую армию, добилась назначения сестрой в какую-то часть и была на фронте.

- А если я подам рапорт? - робко спросила она.

Он резко отстранил ее от себя.

- Не вздумай! Не вздумай! Выбрось из головы! «Хватит и меня там одного из нас двоих!» - мрачно подумал он.

Она смотрела на его рассерженное лицо, тянулась к нему, но он удерживал ее так, чтобы видеть ее глаза.