Колин О'Брэйди - ICE MAN. Ледяная схватка. Как я пешком пересек в одиночку всю Антарктиду

«Колин, помни о самом главном… повеселись!» – сказал он, придвинувшись ко мне в машине и потрепав по волосам.

Он всегда произносил эти слова, каждый раз одинаковые, перед соревнованиями, и обычно я почти его не слушал. Не думаю, что реально понимал, что он имеет в виду. Но в тот день я почувствовал какую-то перемену. Мне все так же сильно хотелось победить мальчика из Западных холмов. Он показал, что мне есть что доказывать. Но и оптимистичный настрой придал мне сил, и, когда мы стартовали со своих полос, в моей голове впервые выкристаллизовалась идея, что соревнование может быть одновременно жестоким и радостным. Я выныривал из воды, двигаясь с ощущением радости, которая делала мои гребки все сильнее, и в итоге я опередил мальчика из Западных холмов, а этот заплыв стал для меня одним из самых быстрых.

Однако теперь, когда сани Радда снова соскользнули с весов на лед, ситуация была куда более смутной. Весы манили. Радд и все члены летной команды обратили взгляды на меня.

«Нет, все в порядке, не стоит взвешивать», – сказал я. Этот мой небрежный жест с легкостью можно было раскусить, и я уверен, что Радд все понял, но это было неважно. Я сокращал свои потери, пытаясь не допустить, чтобы в моем сознании тяжким грузом застрял новый образ, как то незабываемое фото с Южного полюса, которое показал мне Радд.

Потом настало время идти. Мы затащили сани на борт и поднялись в самолет, который оказался узким, тесным и маленьким: мои сани и сани Радда стояли рядом, стянутые ремнями, заполняя все место за открытой кабиной пилота, а за ними два ряда одиночных сидений уходили в заднюю часть самолета. Мы были единственными пассажирами.

Я отправлялся туда, где привычные измерения – шкалы размеров, резкости климата и прочие – по сути, не действовали, потому и прежние способы самовосприятия теряли смысл.

В Твин-Оттере, в отличие от Ила, было хотя бы несколько окон, и, когда мы взлетели, у меня тут же перехватило дыхание от открывшегося вида. Я не мог оторвать глаз от окна. Горные хребты обозначали дальний горизонт неровным синим и белым цветом. Глубокие черные трещины выглядели бездонными, словно могли вести к центру земли. Льды казались вечными и неизменными, однако и их затрагивали перемены. Не так давно миллиарды тонн льда оторвались от шельфовых ледников континента и попали в теплеющие прибрежные воды – в прошлом году там оказался огромный кусок размером с Мэриленд. Я прищурился, стараясь разглядеть лед прямо под самолетом, затем взглянул вдаль, насколько было возможно, и обе перспективы выражались одним словом: безграничность. Я отправлялся туда, где привычные измерения – шкалы размеров, резкости климата и прочие – по сути, не действовали, потому и прежние способы самовосприятия теряли смысл.

Внизу, на льдах, я превращусь в крошечное и незначительное пятнышко. Самолет продолжал гудеть. Радд смотрел в свое окно столь же увлеченно, как я – в свое. Но потом, когда мы готовились к посадке на Старте Месснера, на краю шельфового ледника Ронне, где мы выгрузим вещи и стартуем, мы одновременно взглянули друг на друга через салон и кивнули.

Наверное, кажется, что это пустяк. Незнакомцы кивают друг другу мимоходом ежедневно. Офисные работники, мчась на деловую встречу, кивают друг другу в коридорах. Но меня и Радда разделяла такая глубокая пропасть – мы были очень разными и оказались здесь по совершенно разным причинам, – что наш едва заметный кивок показался почти сигнальной вспышкой с отдаленных горных вершин, необъяснимой и проникновенной.

Кивнув, я выразил ему все пожелания, которые не смог облечь в слова – безусловно, каждый из нас хотел сразиться за первенство, но в целом я уважал его и надеялся, что нас обоих ожидает самое лучшее. И я чувствовал, что он выразил те же мысли.

И вот мы прибыли.

Самолет дрожал и трясся во время посадки, гремя лыжами по морскому льду. Экипаж помог мне выгрузить сани, несколько раз стремительно пожал мне руку, пожелав удачи, и снова запрыгнул внутрь, чтобы не сбиваться с графика, и самолет стал выруливать, чтобы доставить Радда на место высадки в паре километров отсюда, на том же расстоянии от стартового ориентира у края материка.

Сделав несколько шагов из салона самолета по небольшой красной лестнице и спустившись на ледяной шельф Ронне, я покинул цивилизованный мир. Я выдохнул последний нагретый воздух, который будет доступен мне в следующие месяцы, сошел с последней металлической ступеньки, и мои высокие лыжные ботинки на толстой подошве впервые с хрустом ступили на лед. Я подтянул меховой воротник красно-черной ветрозащитной куртки, которая сочеталась с комбинезоном, и поправил маску, которая целиком закрывала лицо, а затем растянул руки над головой, чтобы размять мышцы, задеревеневшие за девяносто минут перелета в тесноте.