Серпухов Иванович - Одна из страничек освоения Северо-Востока

Мы подошли тихо. Присутствующие были поглощены стараниями девушки и заметили нас только после щелчка затвора фотоаппарата. Все вскочили. Ребенок заревел. Мужчина что-то забормотал. Я протянул ему коробок спичек. Спички он взял и заговорил, к сожалению, по-чукотски - русским из них никто не владел. Видя, что мы его не понимаем, мужчина жестами указал на большую, стоявшую неподалеку ярангу, из которой выходил человек. Мы подошли к нему. Он вошел с нами обратно в ярангу. Там горел костер, грелся чайник, а молодая очень миловидная женщина убирала посуду. Вошедший обратно чукча по-видимому, распорядился, чтобы она угостила нас, так как она быстро разостлала около костра оленью постель, достала две чашки, налила в них чай и принесла тарелку с вареным мясом и отошла в сторону.

Чаучу - это был хозяин стойбища (я забыл, как его звали) - типичный чукча, скуластый, без растительности на лице, среднего роста, жилистый и очень мрачный - сел напротив нас к огню, но есть не стал и вопросительно на нас уставился. Мы выпили из приличия по глотку чая, съели по кусочку мяса и поднялись. Хозяин молчал. Мы вышли вместе с ним из яранги - указали на палатку - ее было хорошо видно, жестами и словами приглашая его к себе. Он молчал, возможно, не понимая нас... К нам он не пришел. И мы на это стойбище больше не заходили.

Позже мы узнали, что этот чаучу был очень богат - имел в разных районах четыре крупных оленьих стада и четырех жен. В каждом стаде вместе с пастухами жила жена, а он ездил от одного стада к другому, управлял хозяйством и жил то с одной, то с другой женой... Я поинтересовался - неужели у такого богача нечем огонь разжечь?

- Спичек у него много, - отвечали мне, - только когда ярангу на новом месте ставят - чаучу спичками никогда огонь не зажигают. Вера такая старинная...

Да, древние обычаи бытовали прочно - каменные орудия, добыча огня трением,- прямо неолит в двадцатом веке! Поражала также примитивность оленеводческих хозяйств, от оленей брали лишь мясо да шкуры. Их не доили, хотя молоко было отнюдь не лишним. На них почти не ездили, хотя никакого другого транспорта для передвижения по тундре не было... как далеко их опередили другие оленеводческие племена!

У чаучу исключительно резко было выражено имущественное расслоение. Около богача, владевшего тысячами оленей, жило несколько бедняцких семей - пастухов, полностью зависевших от хозяина. Лишь некоторые середняки жили около своих малочисленных стад в одиноких ярангах.

Вторая встреча произошла зимой около яранги одного из таких середняков. Нас привезли на собаках и через неделю должны были приехать за нами. Палатку натянули близ яранги и поставили железную печку. В яранге жил пожилой чаучу Эттуик с молодой женой и малым ребенком. Сам он постоянно был с оленями, жена - с ребенком, и мы их почти не видели. Собаки ушли, вскоре после этого неожиданно началась сильная пурга. Резко похолодало. А Бойков, иногда страдавший приступами малярии, свалился в бреду с сорокоградусной температурой. Я хотел было отнести его в ярангу, но он в паническом ужасе умолял не делать этого:

- Они и своих-то больных давят! - хрипел он,- давай мне хину, пройдет.

Ветер между тем вырвал полотнище палатки, ее забило снегом. Пока я закреплял один бок, сорвало другой. Едва я справился с палаткой - прогорела печка, надо было срочно бежать за хворостом - тепло выдуло, стало не на шутку холодно. А больной стонал, бредил, метался в жару, скидывал с себя спальный мешок, оставить его одного было нельзя. Я растерялся... и вдруг в палатку вошел Эттуик с большой вязанкой хвороста. Он положил хворост, постоял, посмотрел на Бойкова, вышел и вернулся с оленьей постелью, которую набросил Митяю на ноги, а затем разжег печку. Я не зная, как его благодарить. Вот тебе, думаю, и давят больных!

Эттуик заглядывал ежедневно, подбрасывал хвороста, и тепло, дружески улыбался (по-русски он не говорил). Только на пятый день температура сменилась у Бойкова слабостью, а пурга стихла, через день за нами пришли собаки. Я через каюра передал Эттуику большую благодарность и оставил ему все неиспользованные продукты, расстались мы добрыми друзьями.

Пора было кончать работу - болезнь Мити Бойкова послужила толчком. На полярную станцию мы вернулись в октябре. Было исследовано побережье от мыса Якан до мыса Онмын, остров Колючин и площадь около 8 000 квадратных километров, прилегающая к мысу Северному, с южной границей, удаленной от моря на 50-60 км. Мы закончили полевой сезон с твердым намерением продолжить в следующем год работы к югу, вглубь полуострова, вплоть до Анадырского хребта и закрыть еще одно из "белых пятен" на геологической карте.