Развесив обувь, хозяйка достала из аккуратного ящичка чашки и блюдце налила в чашки чай и доставила перед нами на небольшую дощечку, а на блюдца положила вареного мяса, предварительно обтерев их рукавом своего комбинезона... Одно блюдце, показавшееся ей, видимо, не особенно чистым, она даже облизала. Мы разложили на полотенце свою закуску - хлеб, печенье, сахар и баночку топленого масла, жестами угощая хозяев. Я даже рискнул щегольнуть - сказал по-чукотски:
- Каглет ва! (кушайте).
Чаучу не заставил себя просить, хозяйка, не долго думая, расколола зубами крупные куски сахара на более мелкие и положила их на общее пользование. Другие брали хлеб, печенье, а масло из банки выковыривали пальцами. Мы, преодолевая брезгливость и утирая слезы - глаза разъедало дымом - ели мясо, пили вприкуску чай, благодарили по-русски хозяйку (она то и дело подливала нам чай и подкладывала мясо). Хозяева отвечали что-то по-чукотски, переглядываясь и ухмылялись.
В яранге против входа была расположена сплошная меховая стенка пологов, предназначенных для сна небольших теплых помещений - обязательная принадлежность всех яранг. Уутыгин называл их комлатами. В яранге Риттльхена было три таких "комлаты". Самая большая предназначалась для него с женой - пожилой женщиной, вторая - для матери с ребенком (мы так и не узнали, была она второй женой или дочерью Риттльхена), и третья, самая маленькая - для подростков. После чая Риттльхен жестом пригласил меня в свой полог, а Бойков попал в "комлату" к молодой женщине.
В пологе горел примитивный светильник - большая наполненная жиром прямоугольная жестяная коробка с двумя, сделанными изо мха, фитилями. Фитили горели очень ровно, не коптили и не только освещали полог, но и грели. Было жарко; Риттльхен разделся догола и жестом приглашал меня последовать его примеру, а женщина сняла комбинезон и осталась лишь в узенькой набедренной повязке. Я разделся, но белья не снял, отвернулся к стенке и, так как был очень утомлен, моментально заснул.
Разбудила меня возня. Женщина, уже одетая, клала возле меня высушенные и размятые унты и переговаривалась с Риттльхеном, который оправлялся в небольшой цилиндрический сосуд в углу полога. Я невольно отвернулся - мы еще не привыкли к свободе здешние нравов. В пологах чукчи оправлялись без всякого стеснения, даже во время еды, а мочу собирали для выделки кож в большой бочке, поспешно оделся и вышел из полога и из яранги.
Было семь часов утра. Стоял легкий туман, шел снег. За ночь все кругом побелело - снега выпало сантиметров 20. Всюду ходили олени, суетились люди. Женщины проветривали и выбивали палками вытащенные на воздух полога. Со стороны речки двое мужчин везли полные сани нарубленного кустарника. Бегали и упражнялись в метании аркана подростки. Ковыляли маленькие ребятишки, одетые в забавные меховые комбинезончики, сшитые на руках и ногах мешками. От этого ноги у них были похожи на копытца, а сзади из специально сделанных прорезей торчали как хвостики небольшие мешочки, набитые в гигиенических целях оленьей шерстью. Грудные младенцы, одетые также в комбинезончики с растопыренными наподобие креста рукавами, сидели прямо на снегу и таращили глазенки. Подошел Уутыгии и сказал, что сегодня у чаучу праздник - будут резать оленей. Уходить нельзя - Риттльхен обидится.
Меня удерживал не столько праздник и обида хозяев, сколько снег, такой ранний и неожиданный. Что это? Зима или случайный снегопад, и все через несколько дней растает? Что делать? Я спросил об этом Уутыгина.
- Этот снег таять будет. Маленько останется, - отвечал он, и нахмурился, соображая: - зима еще один месяц (т.е. начнется через месяц), - это было утешительно, и я поделился с подошедшем Бойковым и о празднике, о зиме. Он удивлялся здешним обычаям, говорил, как неловко было спать наедине с обнаженной женщиной, сказал, что ему не только высушили обувь, но даже зашили дыру на одной унте, что хозяев не следует обижать, а надо их как-то отблагодарить. В общем, был полон впечатлений.
Вышел Риттльхен и праздник начался. Оленей убивали не столько для еды, сколько для заготовки одежды; только что вылинявший олений мех наиболее прочен. Из шкур взрослых осенних оленей шьют кухлянки и комбинезоны, а из телячьих - шапки. Риттльхен смотрел на животных бегавших вокруг яранги и, время от времени, указывал на какого-нибудь оленя. Сразу взлетали арканы и оленя удивительно ловко ловили. Среди моря двигавшихся рогов, он извлекался из стада, отводился в сторону и убивался. Женщины тут же разделывали убитых оленей. Причем вся эта операция производилась каменными орудиями напоминающими молотки, топоры, ножи, расщеплённые палки с зажатыми и крепко прикрученными камнями и тонкие отщепы камней, такие как ножи времён неолита.
Читать дальше