Пётр Мельников - Они придут завтра

Горькое чувство овладело Сергеем Дмитриевичем. Почему так легко и охотно поверили вздорным наветам и забыли о том, как Митя еще мальчиком рвался с матросами штурмовать Зимний, подростком работал на орудийном заводе для Советов и добровольцем с мамой ушел воевать против Юденича… Больно, когда человека терзают враги или по неосторожности он сам ранит себя, еще больнее и горше, когда ему перестают верить и заставляют умываться своими слезами и своей кровью. Кому и ради какой цели все это понадобилось?

А Митя смеется. Припомнил-то что! Как в далеком 1912 году в своей детской устроил замыкание в электросети… Как украдкой с другим мальчиком ушел штурмовать вершину Машука, как, вооружившись детским кинжалом, чуть было не удрал на войну «громить» Вильгельма. А с каким азартом ввязывался он в диспуты о нашумевших в двадцатых годах и теперь забытых книгах «В собачьем переулке» Гумилевского и «Луна с правой стороны» Малышкина, с каким душевным трепетом слушал Маяковского и Есенина, играл на скрипке мазурку Венявского… Он жаждал знать все, видеть все, слышать все. Прогнозная карта Центрального Казахстана. Вот за что Д. Н. Казанли удостоили Ленинской премии…

В тот вечер у Раковского не оказалось три себе денег и он решил добираться до дому троллейбусом. Митя возмутился. Он сам усадил Сергея Дмитриевича в такси, заплатив шоферу и за то, чтобы он довел друга прямо на его квартиру.

— Торопиться надо медленно, — пошутил, пожимая руку.

И вдруг невероятное известие — 12 ноября Митя скончался. Нелепая смерть, где-то за сотни километров за Джамбулом, в Джезказгане. Инфаркт? Из Караганды вылетели опытнейшие врачи, но пурга задержала самолет. Местный эскулап, обнаружив у Д. Н. Казанли не инфаркт, а панкреатит, пустил в ход хирургические инструменты. Прибывшие врачи уже ничем не могли помочь ученому. В Алма-Ате на могиле Д. Н. Казанли поверх красной гранитной плиты лежит серая глыба камня. Этот естественный камень привезли с гор, изучению которых ученый посвятил последние годы своей жизни.

А он, Сергей Дмитриевич, так и не успел расплатиться с ним.

Как, однако, душно в комнате, совсем не хватает воздуха.

Мокрая метель все сильнее стучала в окна. Она звала, заманивала, околдовывала. Тело наливалось чем-то упругим, даже голову повернуть боязно. На Колыму бы сейчас, на Утиную, на Яну или Индигирку…

А с головой что-то происходит странное. Он явно слышит знакомые голоса. Вольдемар Петрович? Не может того быть! Нет, кажется, это Эрнст спорит с кем-то. Тогда — надолго! Еще не народился такой человек, который мог бы спорить или переспорить Эрнста Петровича Бертина.

Опять шум. В ушах или на кухне?

— Однако, к Сэрэгэ пойду я и Сафейка…

Дверь распахнулась, и вот он — Макар Медов. Изрытое оспой лицо светится радостью. Улыбается и Сафейка. Он ниже и коренастее Макара, чисто выбрит, в новых торбазах и полушубке, за широким поясом узкий и длинный якутский нож. Покосился на черное пианино, на тяжелые позолоченные рамы картин, висевшие на стене, и жалостливо покачал головой:

— Как живешь тут? Шайтан-баба кричит… Кушай, кушай, — тьфу! Собака не кушай, а ты кушай… Соли нет?.. Поедем в Олу… Губы оленя — кушай!

Опустил мясо в кипяток, подержал, вынул, зажал в зубах, отрезал мягкий кусок и положил в рот Сергею Дмитриевичу, Какое блаженство…

Странно, кто же это там выглядывает из дорожной трубы? И такой юркий, сухонький, шишка-то у губы слева какая! Ба! Да это же сам Розенфельд пожаловал в гости.

— Пожалуйста, прошу…

Сухонький старичок сгорбился, упирается. За ним грузный Вольдемар Петрович. Он дружелюбно подталкивает его сзади. Сафейка и Розенфельду отрезает кусок оленьей губы. Подмигнул как старому знакомому:

— Зачем причал? Зачем всех звал Колыму? Наше золото! Наш фарт…

Розенфельд жует и виновато моргает глазами.

Шумливый Митя Казанли привел Ю. А. Билибина и П. М. Шумилова. Пуговицы у Мити застегнуты не все. Чуть навыкате голубые глаза брызжут весельем, русые волосы разметались по высокому лбу. Открыл крышку пианино. Комната наполнилась приятной и так хороши знакомой мелодией. Танец маленьких лебедей Чайковского. Ю. А. Билибин слушал, грустно улыбаясь: он так любил музыку.

А Сафейка уже выложил на стол большую жирную нельму. Вспорол ей живот и уговаривает Раковского:

— Пей жир… Здоровый будешь…

Сергей Дмитриевич дрожащими руками ухватился за холодную скользкую рыбину и с жадностью стал высасывать из нее рыбий жир. Ах, как хорошо… Какое блаженство!