Мониша Раджеш - Вокруг мира на 80 поездах. 72 000 километров новых открытий

У края дороги пекарь доставал из керамической печи свежеиспеченные лаваши с тмином, и аромат стоял такой, что пройти мимо было практически невозможно. Мне завернули в бумажные пакеты два купленных лаваша, и я забралась в машину, грея пальцы об их горячую свежесть. Пока Джем и Марк пытались загрузить наши вещи в багажник, забитый до отказа канистрами с бензином, рядом со мной на заднее сиденье внезапно уселся пухлый мужчина в вязаном жилете и сандалиях. Я смущенно взглянула на него.

– Друг, – сказал мне водитель.

– Погодите-ка, – сказал Марк, забираясь в машину, – что этот человек здесь делает?

– Друг. Турфан.

– Он твой друг? И ты бесплатно завезешь его вместе с нами в Турфан?

Пухлый мужчина вздохнул и почесал лицо, покрепче вцепившись в ручку над пассажирской дверью.

– Нам придется уместить как минимум эти два рюкзака у кого-нибудь в ногах, – сказал Джем, пытаясь их запихнуть.

Водитель поговорил по телефону с другом, который владел английским лучше, чем он сам, и передал мне трубку.

– Привет?

– Привет, вы ехать в Турфан? – спросил голос.

– Да, но нас трое. А места для вещей не осталось.

– Да, место.

– Нет, нет места!

– Вы платить маленькие деньги.

– За что?

– Платить 30 юаней.

– За что?

– Передайте телефон водитель.

Я отдала телефон обратно, разделила лаваш на три части и поделилась с Джемом и Марком; становилось понятно, что мы можем застрять тут надолго. Чтобы не выглядеть грубой – все-таки мы уже попытались выставить его из машины, – я предложила свой кусок пухлому попутчику, который уже довольно удобно разместился. Он кивнул и начал есть лаваш, периодически поглядывая на водителя, который все еще говорил по телефону. Марка, тоже жующего хлеб, было практически не видно за огромным чехлом для фотоаппарата, а Джем стоял у автомобиля, ожидая, что наш попутчик подвинется и освободит ему немного места. Более двадцати минут спустя Марк окончательно потерял терпение.

– Это немыслимо, – сказал он, – давайте выйдем и поищем другое такси.

Осознав, что он вот-вот потеряет своих клиентов, водитель вышел из машины и вытащил своего друга с заднего сиденья, тот жалобно вздохнул на выходе, вся его жилетка была усыпана хлебными крошками. Водитель вновь набрал номер своего переводчика и передал мне телефон.

– Да?

– Привет, еще 20 юаней, и вы ехать, вы трое.

– 20 юаней? За них он оставит своего друга здесь и не возьмет с собой?

– Скажи, что мы готовы их заплатить, – сказал Марк. – Но передай водителю, что мы и так уже достаточно разочарованы и просто не в настроении торговаться.

Пухлый мужчина, который за время пребывания в машине не сказал ни слова, сейчас направлялся к местной чайхане, и в это же время мы наконец тронулись с места, проехали по городу и теперь двигались по сельской местности.

– Будем считать это налогом на удобство, – сказал Марк. – Мы заплатили за то, чтобы крупный парень просто не ехал с нами на заднем сиденье.

После этого не самого приятного случая никто больше не пытался выудить из нас деньги за время пребывания в Турфане. Никто нас не останавливал, не арестовывал и не прикладывал нож к каким-либо частям тела. Мы гуляли по городу, объедались кебабами на гриле и осматривали мечети – и ни разу не слышали призывы к молитве. Мы решили, что, скорее всего, ЭйДжей просто оказался любителем нагонять страх. Первоначально бывшее племя номадов, которые правили в восьмом веке в Монголии, и говорящие на турецком уйгуры когда-то были одними из доминирующих этнических групп в Синьцзяне, где произошли массовые убийства и кровопролития во время гражданской войны в Китае. При поддержке СССР уйгурское население провозгласило регион независимым государством Восточный Туркестан в 1949 году, но уже спустя несколько месяцев потеряло власть, когда коммунисты вернули бразды правления в руки центрального правительства. Хотя Синьцзян и оставался «независимым регионом», контролировал его Пекин; его заполонили китайцы хань, отнимая работу у местного населения и постепенно меняя культуру и обычаи. После событий 2001 года, когда уйгуров обнаружили в лагерях «Аль-Каиды» и произошла серия терактов с использованием бомб и холодного оружия, власти приняли решение ограничить распространение мусульманских традиций, аргументируя это тем, что они сеют смуту и волнения. Однако группы борцов за права человека и аналитики китайской этнической политики обвинили Пекин в умышленном преувеличении количества терактов и объяснили подобные действия угнетением мусульманского населения: женщины должны были находиться без хиджабов на публике, возможности для трудоустройства уйгуров были сильно ограничены – было запрещено носить бороды, молодым людям не разрешалось посещать мечети, в школах уйгурский язык заменили на китайский, детям отныне не позволялось давать мусульманские имена, а за браки между китайцами и уйгурами выдавали субсидии, так как таким образом хотели избавиться от уйгурской культуры и обычаев. Многие критики сравнивали все это с затруднительным положением, в которое был поставлен Тибет, однако сложно угадать, где проходит тонкая грань между правдой и вымыслом. Почти каждый отчет о насильственных действиях, который публиковало государственное новостное агентство «Синуа» в социальной сети Weibo, практически немедленно удалялся. Местное население не горело желанием давать интервью журналистам, которым, в свою очередь, начали ограничивать въезд и даже пересечение территории региона.