Игорь Фесуненко - Бразилия и бразильцы

В ходе шествия по авениде каждая школа самбы в танцах, пении, в красочных костюмах, в стихах и музыке воплощает какую-то определенную тему, ставит своеобразный спектакль. Были времена, когда на карнавальных шествиях звучали сатирические самбы, в которых народ высмеивал продажных чиновников и беспринципных политиканов, однако несколько лет назад использование политических тем было запрещено властями, и теперь школы демонстрируют бесчисленные вариации на фольклорные темы и безопасные, с точки зрения цензуры, исторические сюжеты.

В последние годы ревнителей карнавальных традиций все больше тревожит тенденция к насильственной модернизации самбы.

Отражением этого беспокойства явился созыв в ноябре 1962 года в Рио-де-Жанейро 1-го Национального конгресса самбы, утвердившего так называемый Устав самбы. С первой до последней строки он пронизан стремлением закрепить и сохранить музыкальные и хореографические традиции самбы, уберечь ее от влияния чуждых ей музыкальных тенденций и течений. В Уставе с особой тревогой отмечалось, что большую опасность для народной самбы представляет хлынувший в страну поток зарубежных мелодий и ритмов. «На каждую грампластинку бразильской музыки в стране выпускаются сотни пластинок зарубежной», — констатировалось в этом документе. Конгресс обратился к правительству с призывом принять закон, обязывающий все фирмы по производству грампластинок выпускать не менее 60 процентов продукции с записями бразильской музыки, и добиться от радио и телестанций, чтобы из всей транслируемой музыки 60 % составляла национальная. Но ни та, ни другая из этих рекомендаций не были услышаны.

Вечером в понедельник начинается следующее обязательное для аристократического Рио мероприятие карнавальной программы: бал в Муниципальном театре.

Народ сюда доступа не имеет: надежным кордоном помимо затянутых в расшитые золотом мундиры швейцаров служит цена входных билетов, превышающая месячный заработок квалифицированного рабочего. Всю ночь в громадном зале резвится разодетая, а точнее говоря, раздетая элита.

Главным событием бала является начинающийся около полуночи конкурс карнавальных костюмов. По переброшенным над сценой мосткам двигаются затянутые в бархат и парчу древнеегипетские императоры и средневековые рыцари, всевозможные «Генрихи» и «Луи», «Тутанхамоны» и «Клеопатры». Четыре года подряд абсолютной «чемпионкой» этого конкурса была жена миллионера некая Марилене Пайва. Стоимость каждого из ее карнавальных нарядов превышала цену хорошего автомобиля.

Быстро проходят четыре дня и четыре ночи карнавала. В ночь со вторника на среду горячка достигает апогея: ведь в пять утра карнавал официально закрывается! Еще в три часа ночи слышны музыка, песни, рокот барабанов, а в половине шестого утра город вдруг погружается в тишину. Встает из-за океана жаркое солнце, заливая лучами грязный песок Копакабаны, улицы, усыпанные обрывками ставших уже ненужными карнавальных костюмов. Четыре дня счастья кончились. Начинаются суровые будни и… подготовка к карнавалу следующего года.

Нечто напоминающее карнавал происходит в Бразилии еще один раз в году: в новогоднюю ночь, когда миллионы мулатов и негров справляют макумбу — древний языческий обряд, унаследованный ими от своих африканских предков. Красочнее и торжественнее всего выглядит макумба на Копакабане.

Вечером 31 декабря, когда сумерки начинают окутывать Рио, на песчаный пляж Копакабаны спускаются из фавел, дымя длинными коричневыми сигарами, тысячи макумбейрос в белых одеждах. Их окружает толпа зевак. Прямо на песке расставляются напитки и кое-какая еда. Откупориваются бутылки с водкой — кашасой, загораются мириады свечек, воткнутых в песок. Стучат барабаны, тамбурины и атабакес. Седой негр, закрыв глаза, навзрыд читает молитву. Танцуют, ходя друг за другом, мулатки. Несколько девушек, обнявшись, бьются в истерике. Большинство же стоит перед разложенными на песке дарами для богини вод Йеманжи, погрузившись в свои думы, слушает заунывные песнопения.

Может, попытаться просить у Йеманжи немного удачи? Но, увы, если и рождаются сейчас у кого-нибудь надежды — призрачные и трепетные, словно огонек свечи, — жить им, этим надеждам, суждено недолго: они погаснут с восходом солнца.

Да и на что надеяться этому лифтеру, снующему вверх-вниз по этажам роскошного небоскреба и ни разу не ступившему ни в одну из его квартир? Может ли позволить себе роскошь мечтать этот нищий репортер, все свое время отдающий описанию чужих драм и не нашедший сил, чтобы решить собственную? Или эта старая негритянка, всю жизнь убиравшая дома сеньоров и потерявшая всякую надежду иметь когда-нибудь свой?