Кристин Анго - Почему Бразилия?

Я настолько устала, до такой степени выдохлась, что пришла в конце концов к выводу: пора так организовать свою жизнь, чтобы мне было хорошо физически. А всего остального, то бишь любви, избегать. Я долго пыталась понять, как с этим справляются другие. А потом подумала, что я не такая, как все. Мне больше не удавалось восстановиться. Случалось, я встречала людей, подобных мне: у них тоже не было сил. Ох, как же я устала, совсем дошла, ну не осталось у меня сил совсем, и я все думала, сколько еще смогу протянуть. Нет, это уж слишком. Больше мне не продержаться. Я тогда настолько измучилась, что мечтала, как меня унесут на носилках или заберут в больницу. Я просто обессилела. Мне никак не удавалось отдохнуть, и никакой поддержки — ни изнутри, ни от окружающих. Я мало спала. Мне нужна была целая пластинка лексомила и восемь таблеток спазмина на ночь. И все равно поспать ни за что не удавалось. Если вдруг я почему-то оказывалась в не очень комфортных условиях — матрас, скажем, был с деревянной рамой, — мне жить не хотелось, все делалось невыносимым. Энергия у меня уже попросту кончилась, я просто подыхала и ни с чем не могла справиться, ну не хватало у меня сил. Когда мне говорили «отдохни», я сама себя спрашивала: эти люди, они вообще-то знают смысл слова «истощенная»? Ис-то-щен-ная. Да, истощенная. Выдохшаяся. Уставшая. Почему? Надоело мне все это. Истощенная — значит не способная что-либо произвести, например, истощенная земля, истощенный, исчерпанный источник. Это было ужасно. Нет, нет, я не была опустошенной. Я устала. И задавалась вопросом, как мне выстоять. Мне уже даже не хотелось, чтобы ко мне подходили, не хотелось, чтобы меня приласкали. Все их ловушки были мне знакомы. Я могла закончить любую их фразу еще до того, как они ее начинали, я знала все. Любовь — не для меня, я слишком проницательна, все это мне уже давно известно. Со мной этот вариант не проходит. Я любила, меня любили, любовь была мне знакома, но и ненависть тоже, — обратную сторону я тоже знаю. Когда я приехала в Париж, то поняла, что все еще более скверно, чем я предполагала. Здесь было даже хуже, чем в провинции, никакого порыва, ничего такого я не заметила. Все возможные ситуации дотошно систематизированы. И каждый живет в гетто.

Но поскольку другого решения у меня не было, я взялась за поиски квартиры в надежде, слабой, правда, очень слабой, что еще можно что-то сделать и что, живя в Париже, я сумею привлечь на свою сторону больше удачи — ведь объективно в Париже больше интересных людей, чем в провинции, и, значит, нужно попытать счастья, это моя последняя карта.

Единственные хорошие минуты у меня были на талассотерапии, в Гранд-Мот, [2] Гранд-Мот — курорт на французском побережье Средиземного моря. в августе, — там я отдохнула. Я плавала в бассейне, ходила на процедуры, ко мне в гости приезжал Лоран, со мной жила Леонора, и в результате мы удачно провели отпуск. А начался он плохо, потому что я тогда дошла до предела, и первой моей реакцией на все был отказ, меня ничто не устраивало — ни комната, ни вид из окна, ни кровать, ни шум, — мне нужно было, чтобы кто-то все решал и делал за меня. Хорошо бы кто-нибудь говорил мне: делай это, а потом ты сделаешь то-то, а затем то-то, ты пойдешь туда-то, а потом еще туда, — вот чего я хотела. Остро нуждалась в этом. Я решила совершить последнее усилие и обосноваться в Париже, причем сделать как можно правильнее все, что нужно, затем, если и после этого ничего не изменится, вот тогда я уже окончательно рухну. Пока я еще не сдавалась, то есть была без сил, но держалась. Я в Париже и делаю усилия, в общем, держусь. При малейшем порыве ветра я, конечно, валилась с ног, но потом все же начинала с начала. Звонила, просила помочь, вырывала обещания. Например, у Лорана. Я ему сказала: можешь пообещать, что я кого-нибудь встречу? И он мне пообещал. Он полагал, что это наверняка случится. И Муфид мне сказал то же самое. Я цеплялась за это.