Кристин Анго: Почему Бразилия?

Я сейчас пишу в небольшой деревне и как раз слышу с улицы мужской голос, он говорит: да не может такого быть! Все, на этот раз я не выдержу, ну да, на этот раз я сломаюсь! Люди ломаются, куча людей не выдерживает и ломается. Уйма измученных людей. Есть такая книжка Павезе, называется «Ремесло жить», там люди измучены этим ремеслом жить, они больше не выдерживают, не могут. А когда механизм заедает, они ломаются, так вот, я ломалась постоянно, я достигла как раз такой стадии. Мне хотелось заорать на всю улицу: вы что, не понимаете, что все вы лишние? Или же действуйте, делайте что-нибудь, говорите что-то. В конце концов я подписала договор аренды и отправилась в Монпелье, чтобы организовать переезд. Квартиру у Зимнего цирка увели у меня из-под носа — владелица, по ее словам, посчитала, что мне больше подойдет шестнадцатый округ. И потом, она опасалась, что такой человек, как я, может ее подвести, съехав через несколько месяцев, слишком я была хороша, так сказал ее муж. Он ей сказал: она не задержится, она тебя бросит, поменяет округ и снимет квартиру побольше. Мои документы долго оставались в числе первых претендентов, потому что я ей очень нравилась, она именно так мне и сказала: что до меня, то вы, конечно, мне очень нравитесь. Но там была пара, которая сразу заплатила за год вперед, с одной стороны, а с другой стороны, мне скорее подойдет такой район, как площадь Ваграм, где у нее есть квартира, которая должна освободиться через месяц. Выбора у меня не оставалось, и я сняла квартиру с панорамным видом на Пигаль. Там ничего не было, ни хоть каких-нибудь полок, ни обогревателя, но мама помогла мне. Я ходила на репетиции, начала давать интервью, снова стала погружаться в «Покинуть город», чтобы суметь прочитать его фрагменты в большом зале, для семисот человек, включая сто пятьдесят журналистов. Я приехала 23 августа, первое интервью было назначено на 30-е, в воскресенье, в баре «Лютеции», [6] «Лютеция» — отель в Париже. с Пьером Луи Розинесом из «Ливр эбдо». [7] «Еженедельное книжное обозрение» (фр.). Я не была с ним знакома. Поиски квартиры были 30-го в самом разгаре, мне совершенно не хотелось давать интервью, но было любопытно, как он выглядит. Весь год он писал обо мне в своем еженедельнике, правда, в издевательском тоне, но ведь все же он интересовался мной. Он был из тех, кто считал меня продуктом раскрутки в СМИ, кто полагал, что все это — чистый пиар, а успех «Инцеста» [8] «Инцест» — роман Кристин Анго о ее любовной связи с собственным отцом, вышедший в 2001 г. — искусственно организован, то есть он из тех, кому я действовала на нервы. Но было бесполезно спрашивать у него, почему он так ко мне относится, он и сам этого не понимал. Он написал 3 сентября 1999 года, когда я участвовала в «Культурном бульоне»: «Она говорит значительно лучше, чем пишет, а потом она прочтет одну страничку, ту самую, знаменитую, где клементины». Что было неправдой, я читала другое, а потом он элегантно добавил: «Когда начинается сезон клементинов?» Но я видела, что он еще не составил окончательного мнения, что ему понравился «Покинуть город», Элен сказала, что он был покорён, прочел роман за ночь. Придя на интервью, я нашла, что он совсем неплох для журналиста, похож на южанина, выходца из Средиземноморья, и подумала: ну-ка, ну-ка, такой мог бы мне понравиться. Потому что уже пришло время начинать поиски. Но не более того. Взгляд у него был очень живой, очень цепкий, и меня это привлекало. Но я торопилась на встречу с Лоранс в кафе «Флор», у нее тоже выходила книга. В последующие дни главным было мое публичное чтение, другие ориентиры для меня не существовали, только это теперь имело значение, и мне хотелось исчезнуть. Мое чтение, ах, мое чтение, я готовилась к своему чтению. Я боялась выступления, и страх нарастал. Это продолжалось весь день, потом, за два часа до репетиции, страх отступал, пока я собиралась, ехала в метро, приезжала на место. Страх отпускал меня на время репетиции и вплоть до сна, но назавтра с самого утра все, к сожалению, начиналось снова. Эрве, молодой человек, с которым я познакомилась в конце мая, хотел прийти в театр «На холме» 13-го: он был художником и жил в деревне рядом с Монпелье, он не был великим художником, но и никчемным тоже не был, однако, не будучи все же большим художником, он все время нуждался в ободрении. Только не в открытой поддержке — перенести правду он бы не смог. Он звонил мне. Сообщал, что приедет в Париж. Я всем говорила, что не могу долго разговаривать по телефону, уж больно скверно чувствовала себя из-за того, что мне предстояло. У меня были объяснения, почему я резко обрываю разговор. Я боялась, тряслась от страха, мне хотелось исчезнуть. Не самое подходящее время для телефонных разговоров. Я жила в своей квартире. Только-только въехала. У меня были лишь кровать и кресло, купленные в самом начале. Я поселилась в ней во вторник вечером, кажется, это было 5 сентября. Мне доставили кровать, которую я выбирала несколько часов. Не слишком большую, я сказала продавщице: это для меня одной. Она ответила: никогда не знаешь, вдруг кто-то появится. А я ей: нет, у меня никто не появится. Моей целью было как следует подготовиться к чтению — выспаться, отдохнуть, сделать все, чтобы оно прошло безупречно. Я отвела себе три недели на то, чтобы сконцентрироваться на книге, на чтении, на выходе книги; 22-го я должна была участвовать в «Культурном бульоне», и я себе сказала, что к 15 сентября, или же к 30-му, я свалюсь, брошу все, откажусь от всего и не сделаю больше ни одного усилия. Но до того как полностью предаться отчаянию, мне надо серьезно поднапрячься, и я напрягусь, а потом уже ничего не смогу — это я знала наверняка. Почему? Да просто потому, что больше не останется горючего. Я описывала ситуацию следующим образом: я — и двигатель, и горючее, скоро горючего не останется, и, значит, двигатель заглохнет — с самоснабжением энергией будет покончено. Вообще-то горючего уже и сейчас не было, я извлекала его из неприкосновенного запаса. Который таял на глазах. В настоящее время моим НЗ была та энергия, которую я вложила в «Покинуть город», оттуда я ее и буду черпать, это у меня еще оставалось, но важно использовать запас разумно и в нужный момент, хорошо сконцентрировавшись, сейчас нельзя было разбрасываться. Сейчас не время кого-то клеить или позволить склеить себя, то есть не время связывать себя любовью, которая, по словам Жан-Люка, представляет собой господство, гипноз, игру власти, игру соблазна, а за такими вещами следует изнеможение, и для меня именно это сейчас было самым важным. Не слишком все это интересно. Если в этом и заключается ремесло жить, то мне оно не по силам. Я уже была готова сломаться, все было кончено. Я больше не могла. Я слишком устала; в Гранд-Мот мне удалось слегка снизить дозу лексомила, талассотерапия помогла мне, и теперь нужно было сохранить накопленное. Я должна была научиться сохранять то немногое, что у меня еще есть. Остатки энергии, запасов, горючего. Для двигателя, чтобы заставлять его работать. Я не имела права ничего разбазаривать, нельзя терять ни капли, мне нужно все, все, все, что у меня осталось. Я нуждалась во всем, что у меня осталось от жизни, чтобы донести ее до аудитории, 13-го. Театр «На холме» был моей перспективой, моей единственной перспективой. Ближе к 15 или к 30 октября посмотрим, решим, как быть, когда все начнет стремительно приближаться к нулю. Если 13 сентября среди семисот человек не окажется ТОГО САМОГО, значит, его уже никогда не будет, потому что там-то я выложусь по максимуму. Я отдам в этот день все, что у меня есть, и если кому-то суждено влюбиться в меня, то только в этот день, наверняка среди семисот человек найдется кто-то, кто безумно полюбит меня с первого взгляда, иначе и быть не может, а если этого не случится — все, я полностью меняю свою систему ценностей, потому что следовать ей не будет никакого смысла. Но все-таки, наверное, среди семисот человек в этот день найдется кто-нибудь, я перестану постоянно натыкаться в своей жизни на пустоту, на этот раз кто-нибудь подойдет ко мне, причем не придурок, потому что в этот день я буду излучать такую мощь, что ни один придурок не осмелится приблизиться. Тот, кто приблизится ко мне в этот день — а я действительно надеялась, что кто-нибудь появится, — будет знать, что делать. Вот так я все понимала. На таком именно уровне находилась.