Кристин Анго: Почему Бразилия?

Целую неделю это на меня давило, и все это время я ни о чем другом не думала. Я была без сил, но по другим причинам, и если меня спрашивали «как дела?», я могла ответить: ищу квартиру. Большинство знало, что это такое, почти каждый имел собственную невероятную историю на эту тему. Случались моменты, когда я сдавалась, хотела вернуться в Монпелье и все отменить: чтения, выход книги, и «Культурный бульон», [5] «Культурный бульон» — популярная в те годы передача на канале TV-5 с ведущим Бернаром Пиво. назначенный на 22-е, тоже; со мной и теперь такое бывает — вдруг возникает навязчивое желание исчезнуть. Неожиданно что-то происходит, и я не вижу никакого другого выхода. Еще вчера я это испытала, а в течение года такое повторялось десятки раз. В тот момент, в конце августа, я колебалась между желанием исчезнуть, навсегда покинуть всех, и поиском двухкомнатной квартиры, что означало работу на полную ставку. Нужно было рассмотреть все, представить себя в этой квартире, увидеть, как открываешь дверь, как идешь по лестничной клетке. Пол. Маленькая кухня с большим стенным шкафом, чуть больше света. Почти ничего не видно. И все время нужно пытаться представить, представить себя — в этом месте. Вот пол. Увидеть себя в этом окружении. В маленькой кухоньке. Крохотный туалет. Двухкомнатная квартира с камином на обе комнаты и с такой большой штуковиной впереди, обогревательным устройством, общим для всего дома. Трехэтажный дом. Дворики. Проходишь здесь. Можно поставить маленький письменный стол напротив двери. И вот это стоит 7000 франков? А здесь кухня, в ней — маленькое окошко, оно открывается, плохо, но открывается. Агенты по недвижимости. Потолок сделан из полистирола. На полу — фальшивый паркет. А здесь между кухней и еще каким-то помещением, не помню, — маленький закуток, по-моему, совершенно бесполезный. Совсем крохотная комнатка, вот окно, а место есть только для кровати. В другой квартире — сидячая ванна, малюсенький водонагреватель, туалет. Пол какой-то непонятный. Электричество. Окно и вид из окна. Рядом есть то-то и то-то. Метро, такая-то линия. Пол с линолеумом, деревянный. Лестница. Крохотный дворик. Совсем микроскопический, три квадратных метра, в квартире — умывальник, что-то вроде подвесного потолка, странной формы окно, дверь, которую, похоже, взламывали раз пятнадцать. Здесь можно обустроить малюсенький уголок для отдыха. Но еще в самом начале я смотрела квартирку, в которой из окна открывалась панорама Парижа. Вообще-то по размерам она напоминала небольшой стенной шкаф, но от панорамного вида на Париж дух захватывало. Претендовали на нее немногие, потому что, кроме вида, там вообще ничего хорошего не было, да и стоила она слишком дорого для такой квартиры, то есть деньги брали за вид; но я ее сняла, согласилась на нее. Я вернулась в Монпелье, чтобы организовать мини-переезд. Я думала о Леоноре и повторяла себе: Господи, когда она приедет, то уже не увидит эту мебель, которую я сейчас увожу. Имею ли я право забрать эту вещь, могу ли изъять из ее мира этот предмет? Вот этот торшер? Или тот стол? Она ведь спросит про каждую вещь, что я с ней сделала. Мама успокаивала меня, говорила: выкинь из головы, все это временное, там посмотришь, и если нужно будет вернуться, вернешься.

Она помогала мне, нашла транспортную компанию, предложила приехать в Париж, чтобы помочь с обустройством: весной, перед самым отпуском, я была в таком состоянии, что она и впрямь забеспокоилась и потому теперь хотела сделать все, что в ее силах, чтобы я выбралась из этой ситуации. Если все сводилось к каким-то материальным вещам, то, занимаясь ими, можно было справиться с проблемой, и она обязательно хотела помочь мне. И помогала: именно она пошла в энергетическую компанию, чтобы мне подключили электричество, она же принимала всех этих людей, которых я не выношу, тех, что устанавливают телефон, электриков, водопроводчиков. Год назад в Монпелье у меня была проблема с мастером из телефонной компании, я почувствовала, что он мной манипулирует, он что-то говорил, а я ничего не понимала — только то, что он пытается заставить меня платить, платить и платить, причем больше, чем предполагалось, и я хотела, чтобы он ушел, а он цеплялся, я ему не верила, я хотела, чтоб он сразу же убрался из квартиры, чтоб он немедленно ушел, потому что я чувствовала, как внутри меня зреет и нарастает неодолимое желание убить его, я хотела, чтоб это прекратилось, а он все не уходил, продолжал что-то доказывать, но теперь-то доказательства были совершенно ни при чем, речь шла лишь о том, что этот тип больше не имел права, не должен был оставаться у меня, я хотела, чтобы он ушел, я орала, а он не уходил, я звонила в его компанию, еще куда-то, но все было бесполезно, он продолжал говорить и говорить о своем. И не уходил. Я была вынуждена пойти за соседкой, потому что сама уже не могла даже разговаривать. Я только орала и потому пошла за соседкой, чтобы она втолковала ему, что он обязательно должен уйти. Я ей сказала: нужно всего лишь заставить его уйти, и коротко объяснила ей две-три вещи, две-три причины, в чем проблема и почему нужно, чтобы он сразу же ушел. Он ушел, пригрозив мне штрафами. Я в конце концов заорала ему в лицо: валите отсюда, что вы тут торчите, вы что, не понимаете, что обязаны уйти? Я не хотела, чтобы подобные неприятные ситуации повторялись. Из-за риска, потому что определенный риск в этом был, и потом, я не могла себе этого позволить именно в данный момент, когда приближалось публичное чтение «На холме», 13 сентября, куда я должна явиться спокойной и сконцентрированной, быть полностью в своем тексте, и чтоб ничто не отвлекало, а когда случались подобные истории, мне потом нужно было полдня, чтобы прийти в себя.