Густав Эмар - Новая Бразилия

Поступив юнгой на судно девятилетним мальчиком, я в продолжение нескольких лет плавал исключительно в северных морях. Судно, на котором мне пришлось плавать тогда, было небольшой двухмачтовой лодкой, снаряженной специально для ловли сельдей. По прошествии нескольких лет, благодаря счастливому случаю, мне удалось определиться на другое, шотландское трехмачтовое судно водоизмещением около восьмисот тонн. Называлось оно «Полли» и строилось в Глазго; командиром его был славный капитан Гриффит, имевший в своем распоряжении тридцать пять человек экипажа.

«Полли» шла сперва в Средиземное море, где мы в продолжение нескольких месяцев занимались каботажем, принимая груз в одном из портов для доставки его в другой, но вот, на мое счастье, командир принял в Триесте полный груз на Рио-де-Жанейро, в Бразилию.

С того момента, как я впервые вступил на судно, моей заветной мечтой, единственным моим желанием было добраться до Америки, этой страны чудес, о которой я слышал и читал столько фантастических рассказов, увлекавших мое воображение в такой сильной степени, что я стал бредить ею и ходил, как помешанный, постоянно носясь со своей мечтой.

Когда я в первый раз ступил на берег Америки, мне едва исполнилось четырнадцать лет. Какое-то инстинктивное, непреодолимое чувство влекло меня к этой стране.

Покинув Францию в 1827 году, я вернулся туда лишь в конце 1847года, пробыв в отсутствии, вдали от родины, почти двадцать один год. В тридцать лет я изучил несколько иностранных языков, но почти совершенно забыл свой родной; и когда мне приходилось говорить по-французски, то в выговоре моем слышался сильный испанский акцент. В то время в Америке редко можно было встретить француза; меня же судьба забросила в самую глушь этой страны — к индейцам Большой саванны, где я прожил многие годы и, уж конечно, не имел возможности беседовать на своем родном языке с моими краснокожими друзьями.

Впоследствии я возвращался еще несколько раз в Америку и всегда с чувством глубокой радости приветствовал гостеприимный берег этой прекрасной и богатой страны, где люди так бесхитростны и радушны.

К несчастью, некоторые обстоятельства вынудили меня отказаться наконец от морских путешествий, любимых мною и до сих пор. Я рожден моряком, неутомимым искателем приключений, в хорошем смысле этого слова. Мне положительно необходим простор, беспредельная ширь и даль синего океана, пустыня и яркое солнце. Мне душно в городах, и та цивилизация, какой нас потчуют, страшит и пугает меня. Умаление личности ради каких-то общих интересов и общего блага — всегда возмущало меня, как вопиющая несправедливость, и я всегда, где только мог, протестовал против такого, по моему мнению, насилия.

Вот что значит пожить с дикарями. Знаю, что все осудят меня, но что мне до того! Я могу смело сказать, что всей душой сочувствую своим краснокожим приятелям, которые упорно отказываются от нашей цивилизации.

Словом, в продолжение целых трех лет я изнывал и томился тоской по саваннам, по беспредельной дали горизонтов, по приволью прерий. Несмотря на свой уже довольно преклонный возраст, я мечтал еще об одном, последнем путешествии в Америку. Я мечтал объехать ее всю, с севера и до юга, и закончить наконец свое путешествие, поселившись вместе со своим сыном, рожденным от индианки из племени команчей, который жил среди девственных лесов на границе Канады.

Но — увы! — это были только мечты. Я был человек крепостной, прикрепленный к земле, и мне приходилось молча покориться своей судьбе.

Между тем тоска по моей второй родине положительно снедала меня и даже мешала жить. Я не хотел никого видеть, нервы мои расшатались до такой степени, что я уже не мог с ними сладить и делался в тягость себе и другим.

Надо было что-то делать: я положительно опасался за свой рассудок, до того стал раздражителен и нервозен.

Но мне не представлялось никакого выхода, как вдруг случай, который всегда благоприятствовал мне в жизни, и на этот раз вспомнил обо мне. В тот момент, когда я меньше всего на то рассчитывал, он помог мне вернуть свободу — ту самую свободу, по которой я столько времени вздыхал и которая необходима мне, как воздух необходим для людей.

В одну неделю все дела мои были приведены в порядок и окончены, и я поспешил обеспечить себе проезд, — а на девятый день уже мчался на всех парах в Гавр, оттуда в Рио-де-Жанейро. Не оглядываясь назад, я поспешно вступил на палубу судна, увозившего меня из Европы, и из груди моей вырвался отрадный вздох облегчения — наконец-то опять желанная свобода!