Артур Кангин - Путешествие по однокашникам с джинном Ваней. Авантюрный роман

Джинн подмигнул:

– Сдается мне, что от славы они все слегка крейзанулись. Огонь и воду прошли, а вот медные трубы, ну… не очень.

– Горбунок, – погладил я зебру по гриве, – ты можешь по ходу дела диагностировать и рихтовать их кармические столбы?

– Яволь! – зебра с немецкой педантичностью перецокнула копытцами. – Но вот Зое Суковой мы вежды открыли, и что вышло?

– Так правили поп-диву без диагностики, – возразил Ваня. – Вот и налетели… Кстати, когда там гала-концерт?

– В девятнадцать нуль нуль, – я сощурился.

– Тогда поспешим!

Билеты нам удалось приобрести только у перекупщика. По тройной цене. Искусство Марии Хряповой оказалось дико востребованным. Ее песни несли пламенный «месседж» детям и взрослым, мужчинам и женщинам, старикам и животным…

Мы вошли в зал. Портер блистал поддельными брюликами. Галерка простонародно кипела.

И вот – грянуло!

Мария Хряпова, она же – Костя Полетаев, скакал (скакала) по дубовому настилу сцены. Розовые перья ее боа зазывно развевались. Мускулистые ноги отстукивали разудалый, хотя и со щемящей ноткой мотив. Он (она) был (была) великолепен (великолепна), как полуночный эльф, как утренний Зефир.

И он (договоримся называть его в мужском роде) пел о любви…

Сначала заливался соло, а затем на сцену вымахнули три богатыря в костюмах испанской инквизиции. Кроваво-красные балахоны, огненно-золотые тяжкие кресты на груди.

Выкатили железную кровать. Приковали к ней Костю-Марию. Затем выхватили из голенищ сапог плетки-семихвостки и принялись лупцевать певца под щемящий реквием Моцарта.

Костя же, несмотря ни на что, продолжал распевать о ловушках, кои расставляет судьба жаждущему страсти человеку.

Публика рыдала. Всхлипнул и я. Ведь эта песня была точь-в-точь обо мне. Сколько судьба мне подбрасывала медвежьих капканов?!

Да, Костя-Мария был востребован на все сто.

Какое-то счастливое умопомешательство охватило весь зал.

Ваня от волнения бросил в рот папиросину, да вовремя стопорнул.

Зебра стала выкусывать блох.

Вряд ли он сейчас думала об овсе.

Хотя… она о нем думает всегда.

9.

После концерта мы вошли за кулисы с огромным букетом алых роз.

– Козлик? Ты?! – сразу кинулся ко мне со всех ног Костя Полетаев. – Совсем не изменился…

– Не могу это же сказать о тебе, – смутился я, глядя на Костин внушительный бюст.

– Спасибо за цветы, – Костя-Мария принял букет, окунул в него свой вздернутый носик. – Ах, какое амбре!.. Да, Юрочка, года идут. Года меняют лица.

– Не только лица! – проржал Горбунок. – Морды… Гениталии…

– А зебра-то говорящая… Это недурно. А я ведь, Юра, был влюблен в тебя в школе. Ты этого, противный, даже не замечал.

– Я начисто отвергаю все гомосексуальные поползновения! – сжал я кулаки.

– Зря…

Джинн толкнул меня локтем:

– Переходи к делу.

– Константин… – замялся я. – Даже не знаю, Костей тебя называть или Марией?

– Марией.

– Маша, не согласишься ли ты прийти на мою свадьбу? Будет она в ресторане «Африка». Месяца через три.

– Ну как я могу прийти на свадьбу своего бывшего возлюбленного?

– Какого возлюбленного? У нас же с тобой ничего не было!

– Так будет! Пусть зебра только с этим мужиком в телогрейке выйдет на пять минут.

– Горбунок, крутись! – гневно заиграл я желваками.

Зебра совершила ритуальный пируэт. И стала вещать замогильным голосом:

– Вижу кармический столб…

– Ну?! – Ваня от волнения сунул в рот свой треух.

– Он весь золотистого цвета. Без единого пятнышка.

– Он же блудливое дитя?

– Дитя разврата, – поправил нас Костя-Мария.

– Такое случается, – зебра тряхнула башкой.

– Значит, не придешь? – глянул я на Марусю.

– Категорически…

Я скосился на джинна:

– Может, крутанешься? Заставишь?

– А что толку? Матушка Смерть запретила тащить на свадьбу силком.

– Юрочка, сладкий, – ласково погладил мою руку Костя-Мария, – а ты отправляйся на Чистые Пруды к Дарье Ростовой.

– К маститой писательнице? – блеснул эрудицией Горбунок.

– Именно… И нашей с Юриком однокашнице. От встречи со Смертью она вряд ли не откажется. Надо же ей где-то черпать темы для очередного опуса?

– Это мысль? – хмыкнул джинн.

– Юрочка, – масляно взглянула на меня Мария-Константин, – ты точно не хочешь уединиться?

Говорят, иногда глаза извергают молнии.

Мои извергли!

10.

Особняк Дарьи Ростовой оказался бывшей советской школой. Чуть подновлен, подкрашен, в окнах появились стеклопакеты.