Артур Кангин: Запах денег

Мы все, хомо сапиенс, играем. Игры наши бесчисленны. Футбол, бобслей, домино. Мы напрягаем все силы души в компьютерных играх. Участвуем в лотереях. Ходим в казино. Отхватываем куш в телевизионных викторинах.

Мы играем… Но мало кто задумывается, а если задумывается, то верит, что некая третья, потусторонняя сила играет нами.

Зона победителей в этой игре обозначена термином «рай».

А проигравшие оказываются в «аду», где, по свидетельствам очевидцев, «плач и скрежет зубов».

Каждый, задумайтесь, абсолютно любой наш поступок зарабатывает нам очки в этой жестокой игре.

И эти очки, в виде шифрограмм, передаются наверх в световой капсуле, под охраной специально приставленного Ангела-курьера.

Космической разведкой одного террористического государства было осуществлено два перехвата таких капсул. В каждой из них оказалось по 35 шифрограмм. Они были расшифрованы и распечатаны в человеческом виде.

Все хорошо, но нет полной ясности сколько очков и какого рода заработал каждый из персонажей шифрограмм.

Почитайте их не спеша. И судите обо всем сами.

Вчера встретил Феликса Петрова на Тверской и просто остолбенел от удивления. Вот он идет мимо “Палас отеля”, пышные усы раздувает, соболья шуба широко распахнута, сапожки из крокодильей кожи по мостовой щелкают, а за ним бегут красавицы, одна другой лучше, в котиковых шапочках, горностаевых воротничках.

— Здравствуй, Феликс Петров, — обращаюсь я к приятелю, имитируя спокойствие. — Я, смотрю, ты на коне?!

Феликс Петров делает мне под козырек надушенной белой рукой и говорит:

— Поздравь меня, сегодня стал президентом североатлантической корпорации помощи русским тюленям.

— Во как, — поражаюсь я.

Да, и как тут не поражаться.

Еще, буквально, неделю назад я встречал Феликса Петрова здесь же, на Тверской, и был он одет в драный бушлат, армейские сапоги, а за спиной горбился рыжий рюкзак.

— Феликс Петров, ты ли? — спрашивал я его.

— Я, — горестно отвечал он.

— Ты, я смотрю, не на коне? — продолжал я наш разговор.

— Какой там конь?! — горестно отвечал Феликс. — Маковой росинки уже два дня во рту не было. Вот решил сегодня газеты продавать. “Молнию”! Надо нам этих банкиров на фонарях вешать, паразитов! Заедают чужой век, сукины дети! Все у них — и деньги, и женщины. А я к женщине уже пару лет не прикасался.

— Во как! — изумленно восклицал я. — Уже пару лет!

И вот теперь тот же Феликс Петров, окруженный веселой стайкой женщин, в шубе a la Шаляпин.

— А ничего особенного, — словно прочитав мои мысли, сказал Феликс Петров.

— Да, как же, ничего особенного? Да это просто мистика какая-то!

— Может быть и мистика! — хитро прищуривался Феликс Петров. — Ты приходи ко мне в гости, я живу теперь на Лубянке, в новострое. Знаешь?

— Как же не знать! — отвечал я. — Самый богатый дом.

— Вот-вот, значит, туда и подходи.

Прихожу я на другой день к Феликсу Петрову на Лубянку и чувствую себя просто каким-то Ротшильдом. Швейцар в красном камзоле с золотым позументом с меня китайский пуховичок снимает, девушка длинноногая мне волосы каким-то елеем смазывает и зачесывает набок, пара здоровенных телохранителей вежливо меня кулаками в спину подталкивают.

— А, вот и ты! — широко распахнув руки, поднялся с оттоманки Феликс Петров. — Бери гаванскую сигару! Наливай коньячок!

Закуриваю я сигару, наливаю армянский коньячок, а сердце просто отбойным молотком бьет в предчувствии жуткой тайны.

— Ну-ну, — подметил мое волнение Феликс Петров. — Тебе, я вижу не терпится узнать причину моего фантастического финансового взлета.

— Не терпится, — не стал спорить я.

Феликс встал и показал рукой на маленькую темную дверь, в углу комнаты.

— Пойдем, — пригласил меня Феликс Петров.

Дверь скрипнула и пропустила нас в мрачное помещение, вроде чулана. Хозяин зажег керосиновую лампу. Она осветила ржавый велосипед на стене, детские санки с одним полозом, какой-то мешок с тряпьем.

В центре же чулана на стуле сидел крохотный человечек. Когда я подошел к нему поближе, увидел, что он крепко-накрепко привязан веревкой к стулу. Затворник дремал, опустив остренький подбородок на цыплячью грудь.

— Спит, паразит, — усмехнулся Феликс Петров.

Человечек проснулся и, заморгав голубыми глазками, прошептал: