Чача скопились около тракта, и их погнали переселяться. К всяким строптивцам стражники строги: стукнет дубинка – череп раздроблен… Много стран видели и прошли в пути: Вамачýку и Вáнка, Чáнка, Ванýку и Вакрачýку. Видели сёла и города на склонах, пастбища, прииски и террасы; видели реки, горы, долины, тракты, мосты и лачуги гонцов в снегах. Акведуками нистекала вода с вершин на поля кукурузы, проса, картошки. Чача шептали:
«Всё земли инков!»
«Светоч – огромный!»
«С небо размером!»
«Он сто мешков ест сразу!»
«Ходит он быстро: шаг – в Чачапуйе, два шага – в Чили!»
«Видишь, гора в снегу? Это шапка его. Да!»…
Вдруг конвоиры грубо теснят строй. Мчит вихрь носильщиков с кем-то сгорбленным и с сигарой в зубах. Взволнованно начинают шептаться стражники-кéчуа, что ведут чача к новому месту жительства за три тысячи миль от прежнего.
«Что, узнал?» – «Стар я, вижу нечётко. Кто там, скажи мне?» – «Там на носилках Вáман Ачачи, брат Благодетеля, и он также наместник инкского Севера. Я с ним, помню, в поход ходил!» – «А я, знаешь, ходил с кем? С Кáпак Йупанки! Брат Пача Кýтека! Я ходил с ним на чинчей. Чинчи такой народ, что теперь всё на север звать стали „Чинча“… Жили у моря и говорили: бог Чинчакáмак лучше, чем Солнце. Мы и пошли на них. В их пустынях мы мёрли, так как мы горцы. Кликнешь, бывало: „Чилька!“ – нет Чильки, высох, как лужа. „Калька!“ И Калька мёртв. Мы костры из тел жгли – еду варить – и решили: Солнце не хочет нашей победы, ежели жжёт нас, так что мы сохнем… Чинчи напали! Дротики мечут, громко хохочут. После сражений стало нас мало. Сели в пустыне, ни отступать нам, но и вперёд нельзя, потому как сил мало, это во-первых; также трусливых Кáпак Йупанки строил у бездны и говорил: вниз разом!»…
(Чинчи, однако, зря ликовали. С гор приходили новые рати, и враг « утратил часть своей гордости ». Генерал генералов Кáпак Йупанки вздумал кончать войну, ибо чувствовал, что его « милосердие для противника обращается против собственных армий, кои страдают в зное пустыни ». И он отправил чинчам послание, предуведомив, что-де « выполнил волю главного инки, кто его брат, которая в привлечении чинчей миром, а не войной; случилось же, что чем больше те получали, тем хуже делались; он клянётся им, что, когда не смирятся, их всех прикончат, земли их отдадут хорошим переселенцам, кои прибудут »).
Сей экскурс в прошлое приведён ради отдыха перед сценами знойными и жестокими, поелику уносимся в страны чудные и не ведающие инков.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
в коей видим, в сколь гнусном варварстве жили страны, не знавшие добрых инков, но возжелавшие, чтоб восстала звезда, которая принесла бы им представление о могуществе разума, для того чтобы род звезды, в устремлении к лучшему, превратился из диких во человеки…
Солнце жёг океан близ острова под названием Пуна. Восемь носильщиков воздымали вид ложа, в коем в обнимку были два мальчика, друг на друга похожие, точно капли воды. Сложны, прихотливы их одеянья. Вот, скажем, шапки: антропоморфная голова с клыками, злыми глазами из бирюзы, свергавшая из затылка перья, висла над тварью, убранной лентами; зев её изливал сноп змей, обкладывавших пасть пумы, кою терзали страшные когти и под которой валом спускались грозди из монстров; весь этот хаос был в изумрудах, схваченных кольцами из электрума.
Шапки были сложны. Жизнь Тумписа, – нет, Великого Тумписа, – много, много сложней.
Упитанны щёки мальчиков, синью обведены их очи. Кожа нагрудников шита золотом с женским ликом по центру. На поясницах – по ягуаровой яркой шкуре; выше шнуры из золота обжимают полную рыхловатую плоть. Затянуты в дрель (газ) ляжки. Пущенная меж бёдер и через пояс лента, вся в бахроме, спускается до напяточников из золота. Пара скипетров на коленях у мальчиков – вроде карликов из электрума, изрыгающих изо ртов пук нитей.
Близ пары мальчиков в воздымаемом ложе стыли мужи с верёвками выше пояса да со шкурами пум на спинах; головы – конусом и со скошенным лбом, носатые. Были также и женщины благородных кровей, грудастые, тучные и весьма косоглазые, с пуком чёрных волос на темени, в узких юбках, с браслетами. Были воины в фартуках с броневыми пластинами и с огромными пиками.
Волны бились о берег; люди зевали.
– Тýмпальа Первый, – рек правый мальчик, – я хочу во дворец идти. Ибо я там вкушать хочу, видеть танцы, пить вина.
– Тýмпальа Первый, – зло сплюнул левый. – Здесь хочу быть. Понятно?
Читать дальше