Георгий Хлусевич - Гоп-стоп, битте!

— Зачем резать курицу, несущую золотые яйца?

— Вот именно.

Впервые в жизни Михаэль напился до бессознательного состояния.

Трудно сказать, что послужило причиной такого опьянения — превышение допустимой дозы, бессонная ночь или обычная усталость, но факт остается фактом: проснувшись ночью, он не мог вспомнить целые фрагменты вчерашнего застолья.

Странно, но он не отмечал у себя ни малейших синдромов похмелья. Не болела голова, не изводила тошнота. Даже сердце не частило, что всегда бывает при алкогольной интоксикации, а билось ровно и спокойно, несмотря на зажатые в локте сосуды.

Люба спала на его правой руке. Лицом к нему. Рука затекла, но он боялся пошевелиться, терпел — боялся разбудить.

За окном посветлело. Смог детально рассмотреть черты лица: «У нее реснички как опахало».

Осторожно поцеловал глаза. Дрогнули веки.

— Еще, пожалуйста.

Поцеловал еще раз. Опустился ниже. Утопил лицо между теплыми холмиками груди.

— Переживаешь? — Положила руку на затылок. Погладила. Утопила пальцы в волосы. — Прячешь лицо в женский бюст, как страус прячет голову в песок?

— Не то слово. Я не помню, как добрался до постели. Позор какой! Не помню, как уехал князь Мышкин.

— Его Лена увезла.

— У них роман?

— Нет, Лена уже имеет бойфренда.

— Рассказала?

— Мне не надо ничего рассказывать, и мне нет необходимости заглядывать в замочную скважину чужой спальни. Молодая женщина с такими вызывающе роскошными формами не будет долго спать одна. Ты ведь тоже вчера за ней волочился.

— Ничего не помню. Что я вчера городил?

— А я тебе расскажу. Я же не пила. Где-то после четвертой рюмки, а ты уже после первой откровенно строил Лене глазки, ты встал, попросил слова и сказал: «Господа! Самки двуногих в отношениях между собой гораздо хитрее и коварнее мужчин. Они завистливы, ревнивы и по-бабски наблюдательны. Они безжалостны к потенциальным соперницам и высокомерны. Мужчина, даже в случае неприязненных отношений, никогда так внимательно и детально не изучает вражеский прикид. Только женщина может спросить у мужа, встретившего на улице их общую знакомую: «Во что она была одета?» Подобный вопрос со стороны мужа может означать только одно — наличие в его организме сверхкомплектной дамской хромосомы». Короче, князь Мышкин, а он наклюкался тоже, вчера отдыхал. А еще ты противопоставлял изящество пышности, изысканность — роскоши (изящество и изысканность, разумеется, я, а роскошная пышность — Лена), а еще ты заклеймил позором и предал остракизму неизвестного тебе автора песни «Просто я работаю волшебником». Кстати, откуда ты ее знаешь?

— Нас заставляли на факультете славистики часами слушать пластинки с русскими песнями. И что я сказал?

— Ты сказал, что говорить женщине: «Хочешь, некрасивую тебя сделаю, как Золушку, красивой?» — по меньшей мере бестактно и что почтенные немецкие фрау забросали бы этого горе-сочинителя гнилыми помидорами.

— Прекрати, умоляю! Дай мне веревку, я пойду и повешусь со стыда у тети Вассы в туалете.

— А еще ты демонстративно разговаривал с князем на немецком, что мерзко. Никто же не понимал, о чем вы. Может быть, вы обсуждали присутствующих за столом.

— А что сказала тетя Васса?

— Эта добрая женщина ни хрена не поняла. Она думает, что Руслан Имраев научился немецкому у наших баптистов.

— Gott sei dank!

— Что ты сказал?

— Я сказал: слава богу. Но почему меня заклинило на взаимоотношениях двуногих самок?

— А потому что Лена пришла расфуфыренная, вся в золоте, а мы с Людой оделись скромно, но со вкусом, и между нами поначалу возникла легкая антипатия. Ты это каким-то образом просек и решил нас помирить. Антипатия быстро растворилась в водке — они уже через три рюмки целовались с Людой и клялись в любви и дружбе, а ты все не унимался и даже одарил Лену примирительным комплиментом про ее ошеломительную женственность и, чтобы нам с Людой не было обидно, снизошел и до нас, наврав про нашу нежную телесность. А еще…

— Прекрати. Я сейчас сдохну. Это чудовищно. Мне нельзя пить. Я алкоголик. Я не могу прилично себя вести. Так напиваются только отброски общества.

— Не отброски, а отбросы. Ой, наса, наса, наса?

— Еще как!

Она попыталась оторвать его голову от груди, но он не дал. Обнял и еще плотнее прижался лицом.

— В глаза мне, в глаза мне, кому говорят. Алкоголик несчастный! И не целуй мне соски — они стали безумно чувствительные.

— А можно я их буду лизать? Это так вкусно.