Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

С грустью вспомнилось, как в счастливые голопопые времена мы с ней играли, ничуть не стесняясь друг друга. Квартиры располагались на этаже балконами рядом, но в разных подъездах. Когда лень было обходить, лезли через перила. Играли в войнушку, в дочки-матери, в прятки и догонялки. И в доктора играли, о чем никогда-никогда больше не вспоминали. Ссорились-мирились, дрались и обнимались… пока не выросли. Она пошла в школу на год раньше. Это казалось несправедливым, но что поделать. Когда я тоже оброс учебниками и друзьями, отношения изменились. Вышли на уровень редких выходов в свет под лозунгом «шлея под хвост попала». Не каждую подружку Тома могла заманить на авантюру, куда автоматически соглашался я.

Замечая боковым зрением, ставшим основным, как она прячется за тряпки, скукоживается плечиками, поджимает колени и прикрывается локтями, вспомнил наше переодевание в «рыцарей». Рыцарями мы тогда называли троянцев из кинофильма. Идея была моя, вариант исполнения придумала Тома. Роль пластинчатых доспехов взяли на себя блокнотики стикеров Томиного папы. Клейкие бумажные квадраты мы прилепляли прямо на кожу, чтобы лучше держались. Три кружных ряда от бедер к пупку — пластинчатая юбка. Вразнобой обклеенные грудь, спина и плечи — собственно латы. Черпак на голове и крышка от выварки в руках — шлем со щитом. Веселые были времена. Кто знал, что когда-то придется надеть настоящие доспехи.

— Где Карина? — спросил я из двери, которую начал открывать.

Ответа не расслышал. С обеих сторон коридора на меня прыгнули воины в балахонах.

— Поймали! — пронесся восторженный возглас Карины.

— Крути его! — неизвестный голос.

— Зовите папринция! — еще голоса. — Он у нас!

— Тревога! — одновременно проорали где-то на крыше. — По одному из каждой комнаты на стену, форма боевая, остальные на месте!

Школа забурлила, как закипающая кастрюля, где только что царили тишь, гладь, мир и абсолютное спокойствие. Меня скрутили, ткнув лицом в колени, руки остались заломлены, чтоб не шелохнулся. На лице Томы, выскочившей из комнаты, читались страх и отвага:

— Чапа! Что вы делаете, оставьте его! — набросилась она с кулачками на громил-бойников.

Как драчливый пацаненок на солидных бандитов.

— «Его»? — удивленно повернулся бойник, растерявшийся перед не сочетанием местоимения с моей персоной, как он меня себе понимал.

— Отпустите ангела! — с другой стороны разъяренной кошкой кинулась Зарина.

Прыгнув на спину бойника, она принялась молотить его по затылку.

Смахнув малявку как муху, бойник, впрочем, отпустил мою руку. Второй поступил так же. Моя спина получила возможность восстановить правильный изгиб. Затем и шея.

— Вон чего. Ангел. Приносим извинения, — бойники синхронно выполнили полуприсед почтения.

Запахиваясь в длинную вышитую рубаху поверх юбки, к месту стычки торопился дядя Люсик.

— Что за шум, а драки нету? Или есть?

— Ищем вражеского лазутчика, — доложил первый бойник. — С ворот видели проникновение постороннего. А в лесу — люди.

— Странно, — почесал папринций острый щетинистый подбородок. — Я слышал волка.

Он обернулся к собравшимся вокруг ученицам:

— Тревогу слышали? Исполнять команду!

Толпа рассосалась. От нашей комнаты на стену убежала Зарина. Покачав головой, сестра отправилась с ней.

— Кто стоял в ночной? — сурово вопросил папринций. — Астафья?

— Войник Никандр, — мгновенно выпалил бойник.

— Привести ко мне. Лазутчик еще не найден?

— Ищем.

— Вперед.

Отпустив бойников, дядя Люсик повернулся к нам с Томой:

— Сидите и не высовывайтесь. Без вас проблем хватает. Ферштейн?

— Ага, — моргнули мы.

Час от часу не легче. Мой папа говорит «ферштейн», когда я чего-то недопонимаю. А он учил английский. Опять вредное влияние телевизора.

Телевизора?! Моя челюсть упала, одновременно собираясь спросить…

— Марш в комнату! — приказал папринций.

К нему подбегал войник, оставленный Дарьей.

— Никандр прибыл, — вытянулся он наизготовку.

Руки по швам, честный взгляд в лицо начальству, голова чуточку склонена: младший всегда в чем-то виноват перед старшим, даже если еще не знает, в чем. Глаза преданно выпучены. Если сверху пририсовать веревочку — похож на повешенного.

Мы юркнули в Томину комнату, приникнув изнутри к двери. Поочередно — глазами к щелочкам, ушами к деревянному полотну.

— Как проник лазутчик? Лестница или веревка?

Никандр озабоченно оглянулся по сторонам и вышептал: