Петр Леонтьев - Дорога в Рай

– Чего орёшь? – спросил меня встретившийся внезапно мужчина. – Испугался чего? Ты кто такой?

Я не мог ничего сказать и лишь сдавленно дышал.

Но глаза мужчины смотрели по-доброму. Он привёл меня в свой дом, который оказался рядом. Жена ему сказала:

– Да это сынок Антонины, плановика с завода. Разве можно ходить детям в одиночку на кладбище? Там ведь страсть такая. Да и бык красный там гуляет, может забодать. Да и медведь, и мало ли чего?

– Хватит пацана пугать. Всё это выдумки. А вот ходить туда, и в самом деле, не стоит. Тебе что, негде гулять? Вон какой посёлок. Гуляй себе.

– А это что? – ткнул я пальцем, совсем освоившись.

– А это баян. Хочешь, поиграю?

Я кивнул головой, и он заиграл. Я тут же вспомнил это звучание на пластинках. Дядя Саша (так назовём его) играл песни одну за другой. Некоторые («Бродягу» и др.) я знал и стал подпевать. Он тоже запел.

– Ну, завыли два волка, – добродушно проворчала жена. – Не напелся на зоне?

Дядя Саша за что-то отсидел срок. На «материке» у него была ещё жена, дети. Но из посёлка ему выезжать было запрещено, вот он и завёл жену другую. Он был настолько добрый, растекался слезами. За что такого хорошего человека посадили?..

Дядя Саша рассказал мне о Ване и Тане, детях-сиротах, которых я видел у пристани, когда мы приехали. Отец у них, моряк, погиб случайно в море. Мать, очень больная, вскоре умерла вслед за отцом.

Была бабушка, едва ходила. Кто-то предложил отдать детей в детдом, но весь посёлок возмутился: что, не прокормить всем заводом? И заводчане взяли малышей на прокорм и воспитание. Так и растут они, общие дети. Всюду их принимают, для всего посёлка они родные. Бабушка не нарадуется.

В посёлке много было зэков, но все они были «свои». Никогда я не слышал, чтобы кто-нибудь сплетничал по поводу их. Они отсидели своё и жили теперь нормальной жизнью.

Заводская жизнь для всех, взрослых и детей, представляла один интерес. Поселковые новости разносились моментально. Если кто приболел, случилось что в семье, какая-нибудь нехватка, тут же бежали с помощью, сочувствием. Я лично испытал это на себе. Но об этом позже. А пока…

Нижнеамурская зима вошла быстро и внезапно, как вселенская кошка, белая полярная рысь. Она разлеглась белым снегом по всему видимому и невидимому пространству, расставила ловушки в таёжном буреломе, заложила их во льдах рек и водоёмов в виде трещин и полыней, заострила морозные когти, чтобы насквозь пронзать свои жертвы. Она нетерпеливо била своим пушистым хвостом по заледеневшему Охотскому морю, нагоняя бураны. По ночам низко над головой склонялись её огромные, во всё небо, бездонные глаза, высматривавшие несчастных, и в них шевелились яркие кровожадные звёзды, временами срывавшиеся метеоритным дождём. Она ждала глупца, который самонадеян, оторвётся ото всех или просто забудет осторожность. Жители Нижнеамурья хорошо изучили её нрав. Только вместе, сообща справлялись они с этой хищницей. Особенно заводчане. Ведь порою дома заносило до крыш. Вот тут на помощь спешила команда от завода. Прорыв траншею к первому дому, освобождали от снега дверь, окна, потом, уже усиленной командой, шли к другому, третьему, и так, по цепочке, отрывали все дома. В особенно долгие сильные вьюги, не забывая навестить нуждающихся, ходили, хватаясь руками за натянутые от дома к дому верёвки. И ни у кого я не видел уныния.

И всё-таки удавалось коварной зиме кого-нибудь подловить. Это были, в основном, слабые или неопытные, как моя мама, люди. Она ушла на работу, когда с неба, красиво кружась, падали лёгкие, крупные хлопья снега Была приятная погода, и она надела красивую лёгкую шапочку. Но к концу рабочего дня поднялась метель. Морозный ветер будто озверел.

Он поднимал в воздух и кружил выпавший снег, закрывая видимость и срывая всё, что был в силах поднять. Сорвал он и лёгкую мамину шапочку. Она улетела неизвестно куда, и маме пришлось пройти длинный путь до дома, так как возвращаться на работу было бессмысленно. Это был роковой вечер, с которого всё и началось. В следующий раз она пошла на работу в тёплом зимнем платке, но дело было сделано. Она простудила ухо, которое не долечила, в связи с отъездом, ещё в Хабаровске. Отец так и сказал мне позже: «С этого всё и началось». Следующую ночь она уже не спала. От её стонов и я не спал. Муська работала на заводе в ночную смену. Наутро мама пошла к фельдшеру тёте Наде, матери Жоры. Та признала воспаление среднего уха. Нужно было обратиться к специалисту, для чего необходимо ехать за шестьдесят километров в Николаевск. Зимник по свежему льду пока не был проложен. Вот тут выручил нас Николай, отец Неликэ. Лёгкие нарты справились с дорогой, и мама была доставлена в больницу. Я остался один. Ко мне приходила бабушка со второго этажа. Как-то приехал сам Николай с Неликэ. Тогда-то он и привёз мне торбаза и нерпичьи лыжи. Мы с Неликэ прокатились на нартах по Амуру, а потом и на лыжах с горки, пока Николай делал закупки.