Петр Леонтьев - Дорога в Рай

Если бы я был взрослым, то Сахалин я для себя бы сравнил с загадочным сфинксом. Зачем мы сюда приехали? Уже само ощущение временности приезда сюда окрашивало в цвет той же временности и деревянные постройки на базарной площади Александровска. Солнце здесь, мне казалось, светило, как отражатель. Я не видел ярких, сочных тонов, которыми восхищаются туристы. Всё здесь для меня в дни приезда было окрашено в цвет тоски по отцу. Даже удивительные рассказы про маяк на мысе Жонкьер, про туннель, который вырубали две группы каторжан, двигавшиеся навстречу друг другу и разошедшиеся внутри скалы из-за ошибки инженера, загадочная история про какую-то Соньку Золотую Ручку… Всё это меня не трогало. Сахалин остался для меня странным зигзагом, отдалявшим встречу с отцом. Запомнились маленькие кедровые шишки на рынке и ягода клоповник с привкусом клопов в начале поедания.

Но маленький период жизни, прожитый в Дербенском, оказался для меня очень значительным. Многое, очень многое произошло из того, что повлияло на мои отношения с людьми и, даже, с Богом …

Но об этом позже.

Само село Дербенское не произвело на меня, уже поездившего и повидавшего, особенного впечатления. Оно было больше, чем Нижнее Пронге, но здесь не было Амура, не было романтической ауры, о которой я вдруг затосковал, вспомнив часы, проведённые на высоком скалистом амурском берегу, когда в солнечные дни наблюдал игру резвящихся дельфинов или медленное появление сначала кончика мачты, потом и всего корпуса корабля из-за горизонта. Куда плывёт корабль? Вот бы с ним… И вдруг появлялся маленький, юркий «Гастелло». Срываешься с места и скорее, бегом, к причалу. Моряки знали меня, особенно из-за Муси, подруги Жоры. Я занимал своё «законное» место «морского кота» на носовой части и валялся на чистой палубе, «загорал». Меня никто не трогал. Бывало, и прокатишься «с ветерком» куда-нибудь неподалёку. Любили меня и за песни, которые я пел без просьб, для себя, но не знал, что пел уже достаточно громко. Меня не хвалили, не заставляли петь. Я пел сам по себе, потому что мне это нравилось. Я в то время ещё не знал и не понимал, что такое голос. Все поют, значит, все могут это делать.

В Дербенском мама работала в сельской конторе начальником планового отдела. Это сыграло определённую роль в моём «статусе» в школе, куда меня определили вскоре. Сразу отмечу, что Муся училась в девятом, а я в первом классах. Сестра моя пользовалась авторитетом, и я тоже был принят как свой у мальчишек, без всяких предварительных «колотушек».

Жили мы на этот раз в одноэтажном длинном бараке. Там было несколько идентичных квартир: открываешь входную дверь – сени; открываешь следующую дверь – жилая комната. Позади барака обрывистый берег к речке, где брали воду. Зимою там была прорубь. Скат крыши был в сторону берега, зимой наметало столько снега, что крыша, вместе со счищенным снегом и с берегом составляла одну горку, по которой можно было лихо скатиться на санях или на лыжах. Это было здорово, особенно когда снег был такой скользкий, что можно было выскочить на высокий противоположный берег. На моих нерпичьих лыжах мне это удавалось часто. Я был «в фаворе» у мальчишек. О девчонках и говорить нечего.

Муся на этот раз взяла надо мною шефство. В наш приезд времени до школы оставалось мало, и она излазила со мною всё, что могло быть интересного в селе. Посетили мы лес, картофельное поле, где я поел растущих на стеблях «помидорчиков» – семян. Побывали на всех интересовавших меня свалках. В сравнении с Нижним Пронге, где валялись обрезки жести и ещё много чего интересного, здесь что-нибудь из чего-нибудь помастерить не удавалось. Стало скучно. Оставалось одно: искать компанию. До школы ещё достаточно времени, и я занялся барачными соседскими детьми. Это были три девочки, одна из них двухлетняя, другие были на год-два младше меня. Был и один мальчик, но какой-то слишком тихий и для меня не интересный. С ним даже подраться нельзя было. Какой-то «маменькин сынок». С девочками играть было интереснее, и мы что-то лепили или «готовили» из глины. Я научил их, как есть конфеты без конфет или что-нибудь вкусное, вызывая нужный вкус (например, колбасу или печенье). Надо просто с закрытыми глазами дождаться, когда рот наполнится слюной со вкусом желанной пищи и медленно, по малюсенькому глоточку, смакуя, глотать, испытывать наслаждение и не двигаться. Не сразу приниматься за новое блюдо. Немного подождать. Далее, представив предмет вожделения, заполнить рот и желудок новым вкусом, расслабиться и повторить то же самое. Однажды мама одной из девочек зашла, когда мы таким образом «медитировали». Узнав, что мы едим «шоколадные конфеты», рассмеялась и долго не могла успокоиться. Вечером рассказала об этом случае моей маме, но та пояснила, что это лучше, чем если ребёнок будет ныть, что нет у него того или иного. И обе пришли к согласию. Потом, во всё время проживания моего в бараке, мы устраивали «пиршества», добавив к этому и сказочного Джина, который «обслуживал» нас.