Илона Якимова - Волна и камень

На этом месте пришлось прерваться: появился тот, кому Андрей непосредственно подчинялся. Возле кружала остановился возок, из него вышел и протиснулся в низкую кабацкую дверь еще один носитель по-английски скроенного камзола.

Борис Васильевич Ушатый, мелкий князёк из ярославских. Видно сразу, родила его мамка не от проезжего молодца: фамильное прозвище подходило ему вполне. Уши его, большие, мясистые, верхними частями загибались наружу, и остались так, даже когда он стянул с головы мягкую заморскую шляпу, обнаружив обширную плешь. Рында скривился про себя: так и не привык к неприятному облику начальника. Губки гузкой, вечно мокрые, волосья не мыты, борода длинна да жидка, лоб шишкой торчит – то ли лихой человек, то ли расстрига, то ли чертяка в людском обличье.

Говорят, мол, начальник не червонец, чтоб нравиться. А все же не только поэтому Андрей не чуял в себе рвения и любви к своему руководителю. Сколько они в устье Двины околачиваются, а так Ушатый и не намекнул – зачем, что намереваются делать, кому их свершения во благо, кому во вред. Особенно как подумаешь о том, что в государстве творится что-то неладное, тот копает под этого, этот того предает и все почем зря грызутся. О, как легко нынче попасть в неприятное дело или взять грех на душу! В общем, снедало недоросля любопытство. Знать подноготную предприятия, которое определил им управитель московский Василий Иванович Шуйский, Курбскому не полагалось, но хотелось.

Чаял Курбский не зря, новости были. Ушатый сел, вялым жестом усадил почтительно вскочивших подчиненных, принял кружку кваса у подсуетившегося мальчугана-прислужника, отпил залпом не менее половины и сказал:

– Доставлено мне указание из Белозерского монастыря, где на моленье остановился надежа-князь Иван Васильевич Шуйский. Предстоит немедля отплывать на аглицкой лодье. Вы двое, – Ушатый кивнул невзрачным молодцам, – отправляйтесь собирать нужное. Наточите сабельки, зарядите пистоли, проверьте снедь по списку, сами знаете. Ты, новик, стрелой сейчас к Томазу Барову, передай эту записку с наказом да англицким языком истолкуй, чтобы готовил отплытие и принимал проводника из поморов, указать путь. Сунешь в письмишко нос – об твое рыло кулак почищу, понял?

Курбский принял засургученный листок и, как было велено, стрелой устремился вниз по улице к гавани и дому капитана. Хоть дворяне пешими и не передвигаются обычно, припустил бегом. Всего-то пути саженей двести, дольше коня отвязывать! К Тому Берроу заставлять ходить не приходилось, Андрей сам, что ни день, выискивал повод пообщаться с диковинным «антиподом». А еще подгоняло – наконец что-то происходит, что-то будет интересное! А что в письме? Наверняка место назначения. А вдруг Англия? Вот было бы расчудесно! Посмотреть бы письмо…

Пока мысли Курбского скакали таким образом, ноги скакали по ухабам главной улицы поселка к капитанским сеням. Новик взбежал по крыльцу, поворотился к дверям задом и несколько раз бухнул в нее подошвой. Стук был не простой, а условленный.

От сотворения мира лето 7050-е

(от Рождества Христова 1542-е), мая месяца 20-й день,

Соловецкий монастырь

Как у орла ромейского, что к нам символом великодержавности перешёл, две головы, так и у монастырей – две ипостаси, две власти, два назначения. Русский, завидев вдалеке обитель, на что внимание обратит? На купола серебристые или же золотистые, на кресты осьмиконечные. И скажет: «Вот оно, жилище мужей праведных». А чужой человек что увидит прежде всего? Да вот же: стены белокаменные десяти сажен высотой, да претолстые, башни часто выставленные, жерла пушек из бойниц торчащие, военные стяги. А вступив под сень укреплений, наверняка застанет более или менее многочисленное сборище людей в длинных кафтанах. Через плечо у них перевязи с пороховыми кисетами, у поясов мешочки с пулями, кровожадные кривые сабли позвякивают, встречаясь со щеголеватым голенищем остроносого сапога. Лихого вида бороды и шельмоватые глаза, сверкающие из-под островерхой шапки с отворотом, завершают внушительный образ. В пестрой картине людского разнородья русских городов и поселений эти молодцы отличаются редкостным единообразием. Славные воины, основа государства, покой обывателям…

Как же получилось так? А просто. Где большой монастырь – там многия богатства, слава Богу. Богатства надо оборонить, вот тебе и стены. А раз иноки привыкли ставить обители свои в уединении, вдалеке от центров – стало быть, и от границ недалеко. Вот тебе и укрепление в пограничье оказалось, ставь гарнизон – и готово! Издавна так и повелось: государь монастыри привечает, строит стены, а заодно и на храмы даёт. А монастыри не устают государю осанну распевать.