Ирина Якимова - Серебром и солнцем

Вампиры и охотники: их война захватила меня, хотя я - не дитя старой Карды. Она увлекла меня, закружила в смертельном танце серебряных молний и чёрных теней... Argento soleque! Она - не знающий пощады меч, и обе стороны его лезвия наточены и холодны. Она вечна, как вечна мечта человека о бессмертии. Выбравший одну из сторон следует одной дорогой, пока не кончится его вечность или не придёт его смерть... И всё же мрачный ночной мир живёт по тем же законам, что и дневной, и в нём возможны и мечта, и любовь. Историй такой любви - любви противоположностей, двух сторон меча, мой ушедший мир знал предостаточно. Некоторые прошли передо мной, и о них пойдёт речь во второй книге.

...Говорят, он был из семьи Гесси или Диосов. Во всяком случае, если исходить из его манеры обращения с carere morte, это было именно так: охотник в десятом поколении! "Argento soleque" - значилось на его щите: жечь серебром и солнцем. Бессмертные боялись его. Его имя значило для них одно: "смерть". Может быть, поэтому, в сказке, которую я сейчас поведаю, он назван просто Охотником.

Её звали Майя. Вампирша, одна из старейших, первая из дочерей Макты, прародителя вампиров. Когда она встретила своего Охотника, ей было уже две сотни лет: много не только для человека, но и для carere morte. За двести лет она обрела красоту, недоступную смертным, и мудрость, которой редко успевают достичь люди. Не узнала она только - любовь.

Они встретились на Балу Карды. Они несли разные гербы на одежде: у него - кинжал и солнце, символ Ордена, у неё - крылатый лев с собачьим хвостом, знак Первого вампира. Но Охотник и Майя не заметили этого. А когда поняли, что служат разным господам, то не подали виду и поспешили сорвать свои гербы, пока другой не увидел знак принадлежности к врагам.

Их встречи на перекрёстке дня и ночи были краткими: слишком многое их разделяло. Но всё же они любили... Охотник оставил рейды и стал целителем новообращённых. Майя перестала убивать и уничтожила всех детей своего проклятия, чтобы они не убивали также. Проходили годы, но их любовь горела лишь ярче. И когда вампирша попала в сети Ордена и охотники приставили к её сердцу серебряные кинжалы, она взглянула на них с улыбкой.

"Ваше оружие и ритуалы не страшат меня, - сказала она. - Мой Охотник избавил меня от страха перед Пустотой".

И правда, их оружие и ритуалы оказались бессильными. Но охотники не отпустили Майю - люта их ненависть к carere morte! - они изрезали её серебром и облили святой водой. А потом притащили бесчувственную вампиршу к Источнику, чтобы сжечь тело в его водах. Они ушли в новый рейд до рассвета, а Майю нашёл Охотник...

Что дальше? Я знаю несколько вариантов концовки. Неизменен лишь итог: надгробие на старом кладбище у церкви Рафаэля. На нём нет имени человека, лишь знак принадлежности к Ордену: кинжал и солнце. И странный скорбящий ангел склоняет над этой могилой голову. Большие крылья сложены за его спиной двумя заострёнными треугольниками, наподобие перепончатых крыльев летучей мыши. Кто-то говорит, они похоронены там оба, кто-то - что у Майи, как у многих carere morte, нет могилы. Бессмертные и смертные приходят к старому надгробию, когда им также случается влюбиться во врага. Все они просят об одном: дать ответ, истинна ли их любовь, ведь только истинная любовь способна противостоять Пустоте. Старейшие предостерегают: союзы смертных и бессмертных недолговечны и быстро разрушаются, погребая под обломками несчастных любовников и пару-тройку городов, но через века история Охотника и Майи продолжает повторяться. Где любовь, там и надежда, и кто-то всегда верит, что в этот раз есть шанс на счастливый финал. Ведь сбежавшие из-под власти Смерти остаются под высочайшей властью Жизни...

Но пора перейти к моей истории.

Там, наверху, ярость красного зимнего рассвета сменилась тускло-серым днём. Здесь же, в подземном убежище под фундаментом Ратуши, она бережно хранила кусочек ночи и не зажигала свечей. В пустоте без цветов, без звуков, без запахов, без малейшего движения воздуха она ложилась в люльку-гамак и отдыхала - и длинный день казался ей мгновением. С ней никогда не приключалось кошмаров в это время, безумные образы не вставали перед глазами. В пустоте дневного убежища все чувства отключались, и она просто переставала быть. Обычно её воскрешал голод: странное ощущение постепенного проваливания внутрь себя.