Евгений Беляков - Час Андромеды

Другие поговаривали, что, скорее, похожа гора на того таинственного поэта, который жил здесь еще с дореволюционного времени в высоком доме на берегу моря…

Отряд ушел, оставив мальчика, сына полка, в доме деда Митяя – тот взялся позаботиться о нем хотя бы первое время. Мальчик не мог ни двигаться, ни разговаривать. Казалось, жизнь его покидает, только огромные синевато-зеленые глаза строго и упорно смотрели на мир, на склоняющихся над ним с жалостью людей.

Гражданская война перемешала человеческую массу как любитель кофе ложечкой перемешивает его в чашке. Рвались судьбы и семьи. Люди расходились, погибали или выживали, надеялись, отчаивались, мечтали.

Так судьба соединила девчушку Натку, тоже оставшуюся без родителей, и этого хорошенького, брови вразлет, оглушенного взрывом, наполовину парализованного мальчика, о котором, по сути, некому было заботиться: у Митяя было много других дел. Одетые в лохмотья, неизвестно чем питающиеся, почти больные, эти дети гражданской войны мечтали о прекрасном будущем, где у всех детей будет много хлеба и у каждого будет мама.

Натка заботилась о мальчике – его звали Иван – как о собственном брате. Мыла его, переворачивала, кормила с ложечки… И постепенно эти усилия дали свои плоды. Иван выздоравливал, стал ходить. Не проходило только заикание.

В тот день они сидели на телеге и разговаривали, как всегда о будущем.

Вдруг из-за кустов появился странный взлохмаченный человек с бородой. На нем был длинный толстый больничный халат, а на голове венок цветов. Они сразу подумали, что это, несомненно, один из тех сумасшедших, которых недавно распустили из психиатрической лечебницы в городе, так как кормить их было нечем.

Натка и Иван не испугались: в своей жизни они навидались всего. Иван нащупал под сеном острый как бритва нож, приготовившись к защите.

– Дети, – сказало это чучело, – вы откуда?

– Мы здешние, – тихо сказала Натка. – А вот вас, уважаемый Вакх, мы никогда здесь не встречали.

– Боже мой, – пробормотало чучело, – они знают, кто такой Вакх… дети войны… верно, из семей интеллигенции… Что за времена пошли…

И уже обращаясь к Натке и Ивану, продолжил:

– Я не Вакх, я – поэт. Вы знаете, что такое поэзия?

– Мы то? Знаем, – сказала Натка.

Иван произнес, все еще заикаясь:

– Лиру н-настрой, вин-ноцветного м-моря бог-гиня, солнца з-звенящего, к-кудри твои облаками, светло б-бегущими, словно стада, закр-рывая…

– Мальчик! – воскликнул поэт. – Чьи это стихи?

– М-мои… Это подражание Гомеру – сказал Иван.

– А еще у тебя стихи есть?

Иван поглядел на Натку.

– Я в этот в-вечер был с тобой,

И все грядущего виденья,

Д-дарил т-тебе, а ты в сомненье

Качала русой головой…

– Еще, еще…

– Сколько можно дуть в з-золотые дудки,

Верить в придуманное кем-то слово «вечность»?

В-вечность – это паук, соткавший паутину для солнца.

Вечно лишь то, что ничто не вечно.

– Послушай, что скажу тебе, – сказал «сумасшедший». – Это – настоящая поэзия. Дай руку, я расскажу тебе твою судьбу.

Он схватил руку мальчика и долго вглядывался в ладонь.

– Так, – сказал он наконец. – Вот линия судьбы. Удивительно! Ты будешь настоящим писателем. Будешь крупным ученым. Ты подаришь человечеству великую мечту. Как тебя зовут?

– Ив-ван.

– А тебя? – поэт обратился к девочке.

– Натка.

– А ты, Натка, что нам представишь?

– Я? Я ничего не умею. Разве что танцевать. Когда я была маленькая, моя семья жила в Петрограде, и меня водили на балетные курсы.

– Вот как? И чему же ты там научилась?

– Я станцую вам из «Весны священной» композитора Стравинского…

Натка встряхнула темными волосами.

– Эх, нет пачки и пуантов. Да и музыки нет… Ну ничего, можно и так.

Она скинула сарафанчик и танцевала в тишине.

– Ты – само совершенство, девочка. Ты будешь знаменитой балериной, – с огромным уважением сказал незнакомец. – Но больше я не хочу ничего говорить тебе о твоей судьбе. Не каждому нужно ее знать.

Иван был просто потрясен. Когда Натка танцевала, восторг охватил его. И на всю жизнь он запомнил и полюбил не только юную девочку, служительницу культа искусства, но и вечный образ Женщины, как бы невидимо сквозившей в этом удивительном танце…

– Прощай, Иван. Прощай, Натка, – сказал странный человек. – Запомните: я – поэт и художник. Зовут меня Максимилиан Волошин. Приходите в гости. Если же мы больше не свидемся, знаю: через много лет ты, Иван, придешь сюда опять. Во-он там, на горе ты вновь найдешь меня…