Виктор Зачеренский - Восемь и ещё две истории про ваших знакомых

Его удивительно тепло встретили в этом горестном австралийском доме. Отец и мать погибшего мальчика были поразительно похожи друг на друга: белокожие, белобрысые, молодые. Они показали фотографии своего сына ̶ полную копию самих себя. На всех снимках кудрявый худой парнишка улыбался… Ему бы ещё жить и жить. Когда они вместе рассматривали фотографии, Осоков взглянул на родителей: их лица были застывшими и чёрными. От горя. У Осокова молниеносно в мозгу появилось изображение надгробного памятника. Три фигуры: два взрослых, стоящих по краям, держат за руки находящегося в центре ребёнка. Натуралистически изображённые мужчина и женщина ̶ светлый металл, их лица черны, фигура мальчика в центре ̶ только контур, абрис. Надо сделать его из золотого тонкого профиля. Ноги мальчика не касаются земли, он парит. Его золотые кудряшки волос напоминают нимб. Всё, композиция закончена. Никаких скорбных рыдающих архангелов по краям, плакальщиц, траурных лент и надгробных эпитафий. Он выхватил из своего походного рюкзака блокнот и буквально за минуту сделал эскиз композиции. Джеральд и его жена поняли всё сразу, они подошли к Осокову и с двух сторон неловко его обняли и замерли, вздрагивая.

Осоков включил компьютер, подсоединил фотокамеру и переслал Сергею несколько снимков памятника. Он был доволен своей работой, что бывало нечасто, почти всегда в готовом изделии Осоков находил недостатки, но времени на их исправление всегда уже не было, но в этих трёх фигурах, в самой композиции исправлять было нечего: всё лаконично, понятно, пронзительно скорбно.

На «Скайп» Сергей не выходил, видимо, его не было в мастерской. Осоков посмотрел на часы и чертыхнулся, он опять забыл о разнице во времени, тем более с Уралом, там сейчас поздняя ночь. Он написал пару строчек Сергею, отправил письмо и зашёл в свой архив, открыл папку с фотографиями, присланными ему Сергеем за время его уральской жизни. В основном это были снимки работ приятеля, но в последнее время Сергей стал присылать больше личных, бытовых снимков с некой дамой с томными глазами и длинными чёрными прямыми волосами. «Похоже, Серёгу основательно засосало в уральский хребет», – подумал Осоков и уже хотел закрыть ноутбук. Он взглянул на часы в углу дисплея и на дату: 2017 год. «Надо же! – удивился он, – в этом же году юбилей революции! Сейчас на Родине, наверное, вовсю готовятся отпраздновать столетие великого переворота. А у меня у самого́ через месяц юбилей! Я и забыл… Ладно, пятьдесят, так пятьдесят, в Макдональдсе отмечу, приглашу Джоан, – он улыбнулся, – Марианну, Кармен… больше некого…

Ещё раз, взглянув на часы, он поспешил в мастерскую: сейчас должны приехать из транспортной конторы, чтобы забрать уже упакованную в деревянный короб его работу, потом она поедет в Портлэнд, там ящик засунут в контейнер, а затем пароход увезёт его золотого мальчика в Австралию. Он пришёл вовремя, в окно он увидел, как грузовик DHL сдаёт задом к воротам мастерской. Два парня в белых комбинезонах быстро и ловко погрузили посылку в фургон. Осоков расписался в бумагах, взял телефон.

– Марианна, это Осоков… да, всё в порядке, увезли… да нет, ничего не нужно… я собирался съездить в маркет, захотелось вина с сыром… на велосипеде, конечно… да, мне бы хотелось на машине, но жалко тратить время на учёбу: крутить этот ваш американский руль, изучать ваши американские правила дорожного движения, извините, дурацкие, нет, я уж как-нибудь на велике, на автобусе, на паровозе… Дня через три?… это в Калифорнии?… вроде барельефа?… сколько?… двадцать футов?… это сколько в метрах?… ни хр… ни чего себе!?… пришлите мне, пожалуйста, фотографии интерьера и вид снаружи этого комплекса… спасибо, до свидания.

Значит, у него три дня выходных. Осоков был в растерянности. Это случалось с ним всегда сразу после сдачи готового изделия. Всё время работы с любым заказом Осоков ощущал себя танком, ползущим то быстрее, то медленней, то стремительно несущимся к далёкому горизонту, но в конце на месте горизонта оказывалась стена. Осоков в неё упирался и не знал, куда ехать. Если у него был следующий заказ, он тут же принимался за новую работу, бездельничать он не мог.

Аллюзия с танком вывела его на детское, казалось бы, забытое воспоминание: он не любил своего имени, фамилию тоже. Родители пытались его убедить, что у него чудесное, самое лучшее имя, а в сочетании с фамилией, особенно аббревиатура ЕО (как у их любимого героя Евгения Онегина), делает мальчика Женю личностью выдающейся, приводя наизусть цитаты из канонического произведения. Мальчик же хотел, чтоб его звали Толя Танков с пистолетной аббревиатурой. Когда же он пошёл в школу, начитанные одноклассники зафиксировали за ним на всю жизнь прозвище Онегин. Осоков быстро перестал обижаться и свыкся с Осоковым-Онегиным.