Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

Глава пятая

Император покрутил в пальцах крупный изумрудный камень, окинул взглядом трибуны с людьми, орхестру, где сидели его друзья, полководцы, мягко улыбнулся Иосифу и сказал:

– Ведь ты жаждешь получить высшую награду империи: поцелуй бога?

– Да, Август.

– Иди туда. Дайте ему оружие древнего римлянина.

– Август, что это за оружие? – смеясь, спросил Тегеллин.

– Палка с обожжённым концом.

Под трибунами прозвучал рёв льва. Иосиф вздрогнул. Нерон дружелюбно, располагающе улыбнулся Иосифу.

– Иосиф, я вижу на твоём лице счастье. Ты будешь ещё более счастливым, когда Тегеллин прочитает мой дар о «волнуемых Христом». Ты получишь сей дар из моих рук, когда вернёшься оттуда, – и Нерон медленным героическим жестом руки указал вниз на арену, покрытую песком.

Тегеллин тонко хохотнул и плотно сжал губы, увидев строгий, неодобрительный взгляд Нерона, раскатал свиток и начал громко читать дар. В нём подробно, с римской точностью, перечислялись убытки, обращённых в рабов людей, материальные потери за годы рабства, возмещения потерь государством, а так же права и обязанности, которые полагались вольноотпущенникам, и местожительство.

В цирке было тихо. Все понимали, что император обрёк человека на смерть. Но император знал, что все эти мелочи жизни будут вскоре забыты людьми. А в их памяти останется дар еврею, милосердие Нерона ко всем народам империи.

Он рывком встал с кресла, словно торопясь, полный скрытого, но хорошо видимого волнения, принял позу государственного мужа, простёр правую руку в сторону читавшего документ Тегеллина. Шумно, горестно вздохнул так, что эхо заметалось над цирком.

– Довольно, не мучай меня! – взволнованным, громовым голосом заговорил Нерон. – Всё это и больше того я готов подарить Иосифу. Но он может отказаться и покинуть цирк. И я буду первым, кто милостиво, с пониманием отнесётся к нему. Я ударю в ладоши. Итак, я жду ответ, Иосиф. Что ты решил?

Стотысячная толпа зрителей одобрительно загудела. Она не знала то, что знала свита Нерона: за отказ выйти на смерть Поппея начнёт презирать Иосифа. Ему трудно, а скорей всего невозможно будет жить в Риме, потому что все пролетарии станут кричать Иосифу: «Привет тебе, который струсил!» не пытаясь узнать, что заставило его струсить. Потому что трусливый человек всегда вызывал только презрение, но не любопытство. Никто не понял бы Иосифа и на родине, и те, кто умирал на каменоломнях.

– Я жду, – милостивым, добродушным голосом сказал Нерон, наслаждаясь своей игрой.

– Август, где моё оружие?

Иосиф рывком, разрывая материю, сорвал с себя одежду, бросил под ноги, оставив на теле набедренную повязку. Принял от центуриона дубовое копьё с обожжённым концом. Древние римляне обжигали конец палки, чтобы он не расщеплялся и был округлым.

– Иосиф, опомнись! – с дрожью в голосе воскликнул Нерон. – Не горячись. Ты волен отказаться от схватки, – мягким отческим голосом добавил император.

Иосиф не посмотрел на Поппею, не взглянул выше, где на скамьях всадников сидели Акта, Тиберий, царица Береника. Все лица для Иосифа слились в одну массу. Он не подошёл к лестнице, а шагнул сразу в пустоту, полетел вниз с орхестры. Мягко опустился на песок и тотчас взглянул в противоположную сторону арены, туда, где находилась решётка. За нею был ход в тёмные подтрибунные помещения. Там в темноте ждали своей минуты гладиаторы и хищники. Напротив решётки стоял столб. Он был весь ободран когтями зверей. Когда они выскакивали из темноты, испытывая страх, то всегда бросались на столб и вонзали в него свои когти, как если бы дерево было их врагом. Но зверьё этим броском старалось запугать врагов, будучи сами в ужасе от яркого света, от обилия людей, от тысяч глаз, направленных на них.

Быстрым шагом Иосиф направился к деревянному столбу, который мог стать его естественным защитником и союзником в бою. Но из-за решётки за Иосифом следили глаза. И едва он поспешил к столбу, как тотчас заскрипели блоки, взвизгнула железная решётка, что взлетела вверх. Она открыла тёмный ход. В глубине подземного коридора прозвучал рёв хищника.

Иосиф бросился бегом к столбу. Но льва разгоняли опытные в таком деле рабы. Они били его и кололи длинными палками из-за ограждения. И он, завывая и поджимая хвост, прыжками выскочил из коридора. И по привычке метнулся на столб, опередив бежавшего Иосифа. Голая шкура льва была в шрамах, а его морда – порублена мечами. Это был людоед, который питался только мясом погибших гладиаторов и тех, кого он сам убивал на арене.