Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

– Вот и всё. Конец. Идём пить.

Озеро было длинным, и когда военный корабль медленно прошёл его, наступила ночь, звёздная, тихая. За дамбой кормчий Прокул направил бирему в сторону приморской виллы Августины, в то же время удаляя корабль от берега.

Адмирала била лихорадка. Пот заливал его глаза, и он раздражённой, трясущейся рукой смахивал его с лица. Не заметил, как разбросал по телу, висевшие на шее награды. Он напряжённо осматривал море, берег, высчитывал пройденное кораблём расстояние. Хлопнул по плечу кормчего.

– Начинай.

В центре корабля была каюта, где находилась Августина с двумя вольноотпущенниками – Ацерронией и Креперием Галлом, который ранее по приказу хозяйки нацепил себе на пояс под тогу меч. Ацеррония сидела в ногах возлежавшей на ложе Августины и непрерывно говорила о том, что её сын изменился, стал очень добрым. Внезапно рухнул вниз потолок каюты. Это была свинцовая плита. Она раздавила Галла и повисла на высоких спинках ложа. Только в этот момент Агриппина поняла, как сын решил убить её.

Свинцовая плита быстро сминала своей тяжестью спинки ложа, и обе женщины бросились на пол. Они услышали крик Никиты и узнали его:

– Скорей в каюту!

Агриппина подползла к Галлу, выдернула меч из ножен. Ацеррония выскочила первой из каюты. Она не умела плавать, в ужасе завопила:

– Спасите меня! Я, Августина!

На корме прозвучал громовой голос адмирала:

– Убейте её баграми!

Корабль не распался на части. Механизм не сработал. Ночь была светлой, и Августина увидела стоявшего на корме адмирала с разбросанными по телу золотыми лепёшками наград. Борт корабля был рядом с женщиной, а матросы были заняты Ацерронией. С баграми они бросились на вольноотпущенницу и, торопясь, неловко, мешая друг другу и промахиваясь, начали убивать служанку.

Агриппина рывком сбросила с ног сандалии и помчалась на корму с мечом в руке. Адмирал увидел её, отступил за спину кормчего Прокула и завопил, указывая пальцем:

– Вот она! Всем наверх! Убейте её!

На бегу Агриппина выхватила левой рукой спрятанный на её груди кинжал. И когда перед ней появился с багром матрос, она отбила удар кинжалом, и сильно вонзила меч в пах матросу. Тот душераздирающе завопил и замолчал, получив второй удар в горло. Кровь фонтаном брызнула из его вены на шее.

При виде этого страшного удара и фонтана крови, адмирал затрясся всем телом и откликнулся на крик матроса:

– Всем на палубу! Скорей! Если вы мужчины! Это говорю я, ваш адмирал!

Вооружённые матросы один за другим выскакивали через кормовые люки с нижней палубы наверх. Они преградили дорогу Агриппине. Но она не остановилась, бросилась с мечом на предателей, зная, куда бить и как бить, вонзая клинок в лицо, в горло, в пах. Она молчала, сметая с ног одного за другим матроса, а они непрерывно вопили и криками взбадривали себя, и пятились, заливая своей кровью палубу.

Адмирал дрожащими руками сорвал с шеи лепёшки наград, потом стянул тяжёлый панцирь, сбросил одежду и отступил к борту судна, громовым, властным голосом хрипя:

– Вперёд! Вы не мужчины! Отступаете перед бабой! Это говорю вам я, сильный, крупный мужчина!

Его хрен мелко дрожал.

На палубе уже было более тридцати матросов, а они отступали перед женщиной, потому что никогда не были в бою, потому что боялись смерти. А смерть летела им в лицо. И они в страхе, крича, отпрыгивали назад, запинались, и в последний момент своей жизни видели свирепый короткий замах меча, а потом наступало небытие.

Голый адмирал уже находился по другую сторону борта, висел на нём, готовый в любое мгновенье прыгнуть в море, забыв, что он не умел плавать, продолжал осипшим голосом руководить боем.

– Что вы творите?! С одной бабой не можете справиться! Всем наверх!

Палуба наполнилась гребцами, и тогда Агриппина пробилась к борту и бросилась в море. Но даже в это напряжённый момент рассудок не покинул её. И она, погрузившись в воду, прошла под плоским днищем корабля на другую его сторону, так как матросы могли расстрелять её из луков. И они стояли у борта, и ждали, когда Августина появится над водой. Она в это время тихо плыла к берегу.

Когда в пиршественный зал, заламывая над головой руки, вбежал голый с одной набедренной повязкой адмирал, все вскочили на ноги.

– Ты почему голый? – спросил Нерон, растерянно глядя на адмирала и предчувствуя беду.

– Всё утонуло… Я потерял… о, боги! Все награды!

– А мать?! – закричал Нерон. – Ты утопил!?