Кирилл Вавилон: Спасти внутреннюю Японию

Я Миша из маленького города N. Что я могу? Ничего. Это ничего, такое большое и плоское, повисло над моей головой и давит, давит, давит. Бабушка вышла на пенсию. Она много лет работала в администрации. Начинала простым бухгалтером в маленькой компании. Потом нашла место лучше, потом еще и еще. Наконец она нашла самое тёплое и приличное место. Стала уважаемым человеком в обществе. Она была умной, но… она не совсем вышла, её отправили на пенсию. Страна бедная, в стране нет денег. Они думают, что новые люди наведут порядок? Я сомневаюсь. Лучшее враг хорошего. Создать рабочие места? Инновации? Реструктуризация? Привлечение инвесторов? Перенимать опыт у лучших стран, учиться на их ошибках? Нет, мы сократим всё и всех. Всё уничтожим, разворуем. Тебе заткнем пасть, тебя уволим, тебя посадим. Что-то хотел сказать? Пожаловаться? Молчать, твоя хата с краю. Ты маленький человечек, винтик в системе. Что ты можешь? Ты никто, грязь под ногтями. Мы здесь власть и мы будем создавать все условия для жизни. Нам насрать на твоих детей, наши все пристроены на долгие годы вперёд. Быканул что-то? За решетку, быдло. Еще раз повторяю, мы здесь власть, так что закрой свой рот, пока не избили тебя и твоих детей, и не вкинули вас за решетку за инакомыслие. И вообще мы же все понимаем, почему плохо жить? Потому что бездарные политики воруют. Ладно бы воровали с прибыли, брали кусок от своего же успеха. Но нет. Уничтожим то, что начали уничтожать за нас, чтобы будущее поколение разбирало наши грешки.

Теперь, когда бабушка со мной, маме не нужно разрываться между мной и работой. Она очень хорошая женщина, я её очень уважаю и безмерно благодарен, но не люблю. Не знаю почему, внутренне она мне приятна, но она всегда убирает взгляд, я чувствую, как от неё веет негативом. Я обуза, когда смотрю на неё, то понимаю, что лучше бы я не родился. Надеюсь, теперь она найдёт время на себя и будет чуточку счастлива. Наверное, Миша любит в этой жизни две живые сущности: это бабушку и кошку Мусю. Муся была у нас до моего рождения. Она черная с белыми пятнами на спине. Она очень красивая и любит лежать на моих нерабочих ногах. Бабушка говорит, что Муся лечит. Но Муся не лечит, меня никто не лечит. Теперь бабушка занимается мной и моим воспитанием, и к тому же образованием. Я полностью под её контролем. Без работы ей нечего делать, бабушка часто грустит, смотрит вдаль и молчит. Молчу и я, отчасти потому, что люблю, отчасти потому что нечего сказать. Я не любитель разговоров, я одинокое, тихое, комнатное растение. С одной стороны, рад бабушкиной компании, но с другой – она стесняет и стесняется меня. Всё же я привык быть один.

После долгих уговоров, бабушка наконец-то разрешила мне пойти погулять. Конечно «пойти» в кавычках. Теперь она отвозит меня на улицу и я смотрю на детей вживую. Злости во мне мало, но я убил бы ради ног. По началу тихо плакал, глядя на их ноги, но потом немного смирился. Обычно мы сидели во дворе, который находился напротив двух жилых домов. Это был очень большой двор, с детской площадкой, а за ней футбольное поле. Часто с бабушкой сидели возле столика со скамейками. Я любил там находиться, но когда приходили туда другие люди – нам приходилось ехать чуть дальше. Это была осень, когда листья осыпались и валялись под ногами. Я был укутан, как якут и смирно сидел, глядя вдаль. Однажды ко мне подошла девочка. Она была очень милой, чистые вещи, ухоженные волосы торчали из симпатичной шапочки. Впервые я заговорил с женским полом в двенадцать лет.

– Привет. Я часто на тебя смотрю из окна.

– Привет, зачем?

– Не знаю, просто. А зачем мы что-то делаем?

– Тоже верно. – Она задавала мне вопросы, такая смешная, с косичками, запускала руки в волосы, прикусывала губки, улыбалась. Мы беседовали налегке. Но в какой-то момент она всё же спросила:

– Что с твоими ногами? Почему ты не ходишь?

Я, немного смущаясь:

– Их нет, поэтому и не хожу.

– Ха-ха-ха, а ты смешной. Как же их нет, когда вот они? – И она ткнула в них пальцем.

– Это иллюзия. Их нет.

– Я не понимаю. Что значит «иллюзия»?

– Муляж. Это просто муляж, ног нет.

– А где же твои ноги?

– На войне оторвало!

– Ого! Что, правда? Ты воевал?

– Да, я и сейчас на войне.

– Да ну? И с кем же ты воюешь?

– С самим собой.

– Ты странный.

– Хорошо. Это хорошо. Зато ты нестранная.

Она немного смутилась, потом разозлилась.

– Знаешь что? Лучше быть нестранной, чем такой, как ты.

– Поверь, я бы многое отдал за твою жизнь. – Она совсем не поняла меня, но я очень пытался понять её. Бабушка закричала: