Кирилл Вавилон: Спасти внутреннюю Японию

В семье всегда царила атмосфера тотальной угнетённости. С рук всё валилось, все ходили вялые и грустные. Несмотря на это, я могу благодарить свою бабушку, Ларису Петровну. Она была очень весёлой, заводной женщиной. Она имела низкий рост и немного лишнего веса, однако это не мешало ей быстро передвигаться, быстро говорить и много улыбаться. Бабушка меня подбадривала и наставляла. Она мне говорила, что человек способен на всё. Человек может сделать всё, что пожелает. Главная валюта в жизни – это время. Человек может научиться: плавать, управлять самолётом, играть на любом инструменте. Это займёт десять-пятнадцать-двадцать лет, но он всё равно сможет, всё упирается только во время. Время и желание. Я понимал, что желание у меня есть и время тоже, а с этим можно свернуть горы, но горы пока свернуть не получалось.

Я передвигался в инвалидной коляске. Она была такая маленькая, впору под моё тельце. Ходил я под себя, в памперсы, потому что совсем не мог подняться. Маме пришлось уволиться со школы и она нянчила меня каждый день и каждый час. Нянчила и плакала. Я чувствовал себя немощным и бесполезным. Я любил смотреть в окно, как дети играют в мяч или просто нежиться под солнечными лучами. Смотрел на них и задавался всего одним вопросом: «За что?» Я не понимал, чем заслужил такую участь в жизни. Есть ли бог, ад или рай – меня не волновало. Меня волновала только моя жизнь, которая почему-то была разбита. То есть её даже не было, мне не дали даже шанс пожить. Ладно, если бы я родился здоровым, но потом попал по глупости в какую-нибудь аварию или с крыши бы выпрыгнул, но я ни откуда не прыгал. Я даже ни разу не стоял на ногах. Люди ходят каждый день на своих чертовых ногах и не представляют, какая это радость, просто ходить. Даже не могу себе представить, что такое танцевать. Разве может человек вот так вот встать и начать двигаться в такт музыке? – Но ты тоже можешь двигаться, – это Вы мне скажете. Но я Вам ничего не отвечу, а только заплачу, потому что я конечно крутить тазом как-то могу, но у меня нет повода радоваться и танцевать.

Бывает, я становлюсь очень злым, когда вижу, как по телевизору люди ругаются. Бывает, кричат друг на друга, а бывает, даже бьют. Но как – я всегда удивлялся – как вы можете так себя вести, если вы умеете ходить? Зачем кричать? Ходите. Ходите по земле, бегайте. Пойдите в магазин, пойдите в туалет. Вы можете пойти в туалет. Я хожу под себя, мой памперс намокает от мочи и всё щиплет. Если мама вовремя не поменяет мне памперс, то у меня там внизу всё покрывается мелкими прыщиками. Но я никогда не прошу её сменить, потому что очень стыжусь этого. Запах дерьма она чувствует, но запах мочи тогда, когда она проливается на коляску… Мама поначалу ругала меня за это, но потом, наверное, поняла. Поняла, почему её сын так себя ведёт. Раз уж я делюсь такими подробностями, то расскажу немного о себе. Я был очень щуплым мальчиком, который мечтал стать художником, и где-то в глубине души, сам пряча от себя эти стыдливые мысли. Я мечтал танцевать. Даже не великим, пусть великими танцорами становятся другие. Просто танцевать, жить ради каких-то интересных вещей. Я верил в свой талант художника. Хоть у меня особо ничего не получалось, я почему-то думал, что если начну ходить, то начну и рисовать. Вырисовывать великие картины. Ни один художник не сравнится со мной, я смогу творить в разных стилях. Люди будут съезжаться со всего мира, чтобы посмотреть на такого самородка. Буду давать интервью, как когда-то не умел ходить, но потом научился и вместе с этим смог рисовать великие картины. Я любил наслаждаться птицами и закатом, и меня не волновало ничего, кроме моей мечты и природы за окном. Я любил своих родителей и понимал, как им тяжело, но я не любил с ними разговаривать. Мне казалось, что я не имею права с ними говорить. Что я паразит, который разрушает их жизнь и от того должен сделать хотя бы одну милость – помолчать.

Но не всегда я сидел в квартире и смотрел на улицу. Бабушка с дедушкой, по папиной линии, жили в селе. Родители меня часто возили туда, дедушка Коля водил меня по окрестностям и мы всегда разговаривали о животных и про оружие. Он был прекрасным стрелком и отличным рассказчиком. Мой дед был на войне и у него есть страшные шрамы на спине, из-за войны он тоже не мог ходить. Тогда его определили в какой-то центр и постепенно они заново учились ходить. Причем их учили не именно ходить, а заставить себя пойти. Всё заключалось в человеческой психологии. Якобы ты не можешь не идти. Ты просто не можешь захотеть пойти, какая-то штука с самовнушением. Сомневаюсь, что такое может сработать. Похоже на какой-то бред. Скорее всего постоянные тренировки и наблюдение военных медиков дали ему возможность вновь стать на ноги. А эти сказки про самовнушение рассказали мне родители, чтобы я не горевал. Это постоянная практика всех родителей, придумывать для детей какой-то несуществующий мир. Погружать их в сказку, чтобы потом, когда мы все подрастали, нам становилось ужасно сложно. Когда разбивается наш иллюзорный мир, которые они же и построили, о жесткий столб стабильной обыденности жизни. С вечными проблемами, где неходячие ноги не такой уж и минус при условии, что у тебя хотя бы есть крыша над головой, еда под рукой и тебе не нужно за это мельчайшее чинишко надрывать себе… В общем мой дедушка, Николай Иванович, был не так уж и стар. Несмотря на возраст, он выглядел всего лишь чуть старше моего отца. Одевался вполне неплохо, курил трубку и любил охоту. Но у него был один минус – это ярость. Он был самым сильным человеком в моей жизни и все проблемы преодолевал через ярость. И эту ярость все чувствовали. Я был с ним однажды в магазине, мы всегда с ним ездим в магазин. У него старенький автомобиль, который он любит почти как бабушку. Его подковырнула продавщица и другие начали смеяться. Дед очень разозлился, но вместо кровавой бойни в магазине он глянул на эту продавщицу так мощно, что она проглотнула слюну, извинилась и ушла прочь. Но я был свидетелем, как однажды дедушка накинулся на мужика, когда он оскорбил меня, назвал меня жалким. Просто потому что я не смог удержать мороженное и заляпал им пол в магазине. Николай Иванович пошёл на него с кулаками. Он ударил его крайне сильно в лицо. Он явно не ожидал такое от старика и сразу рухнул на пол. Еще пару ударов кулаком и челюсть посыпалась, как песочный замок, как его самомнение, вместе с самооценкой и планами на счастливую жизнь с рабочей челюстью. Когда жертва упала на землю и грела щекой бетон, дедушка вдавливал его ногой в землю. Сразу он бил быстро и четко, ноги попадали то по носу, то по лбу. То по затылку, когда он ежился на асфальте и руками, в агонии, цеплялся за черную жижу, которой являлась его кровь. Я думаю, он испытывал настоящий ужас, страх, беспомощность и отчаяние. А еще я думаю, что мой дедушка давно этого ждал. Я видел, как менялось его поведение, когда мы заходили в скопление других людей. Он так всматривался в других, как будто искал повода и желал что-то такое сделать. Самое интересное, что ему никто не мешал. Никто не кричал, никто не пытался его остановить. И главное, никто не пытался помочь его жертве. В конце, когда он добивал, я увидел его молодым. Клянусь, он так расцвел, буквально помолодел на пару десятков лет на несколько минут. Он светился от радости, а его белые кеды, на пару с кулаками, заливались кровью. Он хотел этого, а тут еще такой сладкий повод. Обидели любимого внука, к тому же инвалида. Это был праздник для него. Но для меня вовсе нет, очень жуткая картина. Конечно сейчас я бы бил его, и бил сильнее. Но тогда меня поразило и расстроило такое поведение. Больше я этого мужчину не видел, хотя до этого случая он часто тёрся в наших местах. А мой дед, уже на обратном пути, молчал. Но это было не тяжелое молчание после каких-то неприятных эмоций, которые бы ты хотел забыть. Нет. Это было молчание после облегчения. Когда ты выиграл и получил желаемую награду. И теперь ты исцелен, ты словно вышел из священных вод Иордана.