Джон Бьюкен - Охотничья башня. Серия «Семнадцатый отдел»

– А вы были? – спросил Диксон, желая уйти от ответа.

– Да, я был – два года назад. В начале 1918-го я оказался со своим батальоном на итальянском фронте и, поскольку я немного знаю этот язык, меня вытащили из окопов и отправили в Рим – работать там связистом. Была как раз Пасха, погода стояла отличная, и я был рад оставить передовую. Я был доволен собой и наслаждался жизнью. Там, где я остановился, жила одна девушка – русская принцесса из какого-то большого и древнего рода. Но в Риме она была беженкой и, конечно же, бедной, словно церковная мышь. Помню, как своей заштопанной одеждой она выделялась на фоне всех этих зажиточных римлянок… Но, боже мой, как она была прекрасна! В мире нет ничего равного ее красоте! Она была почти еще девочкой-подростком, но как она пела наедине с собой, спускаясь утром по лестнице во двор! Меня отправили обратно на фронт раньше, чем я успел хотя бы познакомиться с ней, но пару раз она пожелала мне доброго утра – этак робко-робко, а глаза и голос у нее были точно как у ангела. Я схожу с ума от любви к ней, но это безнадежная любовь, Канкан, совершенно безнадежная. Я никогда не встречу ее вновь.

– Спасибо за ваше доверие и этот рассказ, – благоговейно промолвил Диксон.

Поэт, который, казалось, пришел в восторг от воспоминания о своих горестях, вскочил на ноги и наградил Диксона чувствительным тычком в спину.

– Не говорите о доверии таким тоном, будто вы газетный репортер. Так что насчет того дома? Если мы хотим увидеть его до темноты, то нам лучше поторопиться.

Когда они двинулись к морю, то заметили, что зеленые склоны слева от них заросли ракитником и кустами. Пробившись через этот живой заслон они, к своему удивлению, обнаружили, что стены, защищающей поместье Хантингтауэр, с этой стороны нет. Вдоль гребня вилась дорожка, когда-то присыпанная гравием, а нынче заросшая сорняками. Пройдя еще дальше, они через заросли лавра и рододендронов вышли на длинную полосу травы, походившую на боковую аллею, часто встречающуюся в старинных шотландских поместьях. По ней они достигли небольшой рощи из буковых деревьев и падуба, за которой уже смутно виднелась каменная стена дома. Не сговариваясь, они пробирались украдкой, перебегая от одного укрытия к другому, пока в дальнем конце рощи не обнаружили низкий заборчик вокруг акра или двух голой земли, когда-то бывших лужайкой и клумбами перед главным зданием поместья.

Очертания его четко вырисовывались на фоне розовеющего закатного неба, но поскольку они смотрели на восточную стену дома, все детали его скрывала тень. Однако и увиденного Диксону оказалось достаточно, чтобы испытать культурный шок и потрясение, оставшееся с ним на всю жизнь. Он ожидал найти здесь что-то средневековое, времен короля Джеймса и баронов. Вместо этого он увидел перед собой новодел, которому не было и двадцати лет. Какое-то внутреннее безумие побудило архитектора создать копию английского дома в стиле Тюдоров в шотландской провинции, где подобное было неслыханно. Представлены были все элементы: эркерные окна с ромбовидными стеклами в них, трубы дымоходов, высокие и словно бы скрученные, и даже сам камень был выкрашен красным, как если бы имитировал необожженный кирпич старинной кентской усадьбы. Дом был новым, но успел уже странным образом обветшать: вьюнок сорвался со стен и лежал внизу, пилястры на террасе осыпались, лишайник и мох покрывал пороги. Запертый, тихий и заброшенный, дом стоял надгробным памятником всем человеческим надеждам, словно бы молча напоминая: «Memento mori!» 1 1 Помни о смерти (лат.).

Ни одно здание, виденное раньше, не вызывало у Диксона такого чувства неловкости и беспокойства. Он-то представлял себе старую каменную башню на живописном мысу. Вместо этого среди деревьев парка он наткнулся на такое убожество. Следы упадка, обнаруженные на чем-то новом, только что построенном, выглядят вдвойне противоестественными, а этот новодел уже разрушался. Хотя ни одна труба не дымила, дом казался мистическим образом живым, обладающим собственной личностью, и словно излучал какую-то зловещую ауру. Диксон почувствовал сильнейшее отвращение, почти страх, ему захотелось уйти подальше от этого дома и сделать это как можно быстрее. Солнце, стоящее уже очень низко, зажгло красным светом верхушки елей слева и справа от входной двери, и у Диксона мелькнула безумная мысль, что они похожи на факелы, горящие по сторонам гроба.

Хорошо, что наши двое двигались тихо и держались в тени. На тропинке, проходившей через лужайку сразу за низеньким забором, послышались шаги, и на ней появилась фигура смотрителя из Западной сторожки: он что-то нес за спиной, но что именно, разобрать было невозможно из-за сгущавшихся сумерек.