Николай Васильев - Три жизни одного из нас (litres)

– Черт побери! – вдруг произнес Лещинский. – Да это же шарьяж! Натуральный тектонический покров! Посмотрите, какая в этих песчаниках великолепная изоклинальная складчатость! Как же я тогда ее не заметил…

Враз у Карцева чуть сместилось зрение, и он явственно увидел кое-где в слоистой толще клиновидные замки лежачих складок, крылья которых падали почти однотипно, но лишь почти, с разницей в пять градусов…

– А вот и зонка тектонического меланжа! – как ребенок обрадовался Лещинский, почти подбежав к обнажению и тыча молотком в район пологого контакта песчаниковой и доломитовой толщ. Из-под молотка сыпалась сажистая токочешуйчатая крошка.

– Вот она, повсеместно между ними, при мощности десять-тридцать сантиметров! Явный шов надвига! Ну, Сергей Андреич, – повернулся маститый геолог к Карцеву, – в точку ты угадал! Есть надвиг между вулканитами и осадочной толщей! Посрамил ты нас, серых!

– Да что ты расшаркался, Станислав Казимирыч? – возмутился Кривонос. – Ну, есть здесь надвиг, хотя еще неизвестно какой амплитуды… Но при чем тут вулканиты? Где ты их видишь?

– Будут, будут вулканиты, Аркадий, – чуть брюзгливо заверил Лещинский. – Можно подумать, ты в "рыжей" толще метабазитов не видывал…

– Видел, – согласился начальник Борисихинской партии. – Но в их контакты с метапесчаниками особо не вглядывался… А вот сейчас хочу посмотреть!

– Да тектонические они тоже, Аркадий, – тоном провидца рек Лещинский. – Не зря мы, как ни старались, не смогли пачки вулканитов внутри "рыжей" толщи откартировать – только цепляли их фрагменты… А вот что же эту толщу так перемяло, спрессовало и переместило? Уж не базит-гипербазитовая ли пластина? Как ты думаешь, Сергей Андреич?

– Я весной вам говорил и сейчас повторю, что здесь должна обнажаться обдуцированная океаническая кора – естественно, базит-гипербазитовая в своих низах. Но стоило бы все-таки на нее посмотреть воочию…

– Увидим, все увидим, коллега Карцев, – благодушно улыбнулся Лещинский. – Но не сегодня, а завтра. Пока же давайте завершим наш первый маршрут на Тиринде – он, по-моему, оказался весьма и весьма продуктивным…

В глубоких сумерках тяжело нагруженные камнями и рыбой геологи увидели за очередным поворотом реки, на другом берегу, костер.

– Эге-гей, Веня! – закричали разом Лещинский и Карцев. – Греби сюда!

– Вы чего так поздно! – откликнулся Веня. – У меня уха почти остыла… А греть ее нельзя!

– Ты греби-и… Мы и холодную съедим!

Через пять минут резиновая лодка с Веней вышла к их берегу, но ее все же снесло метров на тридцать. Карцев, загодя сбросивший рюкзак, двинулся к Вене широким шагом: помогать тащить лодку против течения.

– Да я бы и сам справился, Андреич, – встретил его Веня.

– Все равно ее дальше тянуть, а то пронесет мимо лагеря, – резонно возразил Сергей. – Из рыбы, поди, уже штабель сложил?

– Хо, хо, штабель! – осклабился Веня. – Но с полбачка засолил и на уху хватило. К тому же я таймешонка поймал. Слышь, Алексеич! – позвал он. – Я хар-рошего таймешонка выдернул, килограммов на пять!

– Я и не сомневался, Веня, – довольно откликнулся Кривонос, – что ты здесь время не теряешь… Что, выше хотите подняться? Тогда грузим рюкзаки и бредем за вами…

– Много песен я слышал в родной стороне, – вдруг начал звучно Карцев. – В них про радость и горе все пели…

– Но из песен одна в память врезалась мне – поддержал Веня…

– Это песня рабочей артели-и-и-и! – вывели оба и грянули: – Э-эх, дуби-инушка-а, уухнем! Э-эх, родима-ая, сама пойдет. Поде-ернем, поде-ернем, да у-у-ухнем!!

Улеглись по спальникам запоздно, вдоволь насидевшись у костра и наговорившись. Были тут и воспоминания: Кривоноса о Монголии, Лещинского об Алжире, Карцева об Урале и Вени об армии… Был острый диспут об итогах сегодняшнего маршрута, переросший в спор о целесообразности внесения поправок в легенду Борисихинской площади, а затем дискуссия неизбежно стала шире, перейдя на обсуждение теоретических основ современной геологии: все тех же фиксизма и мобилизма. Веню от их разговоров вконец сморило, и он ушел спать, а они все ярились и аргументировали, а когда аргументы не проходили, то вновь ярились…

Некоторое время Карцев перебирал в уме те или иные моменты дискуссии, но постепенно пригрелся, успокоился… Внезапно, вне связи с предыдущим, ему вспомнилась "Тьмутаракань", Сашка Хмельницкий, Бутусов, неказистая «богадельня»… «Э-эх, ребята-а… – с нежностью посочувствовал он оставшимся в глуши пространства и существования бедолагам. – Ведь жизнь может быть так интересна и увлекательна, так сложна, полна загадок, разгадывать которые и предназначен человек, имеющий гордую приставку sapiens…».