Николай Васильев - Три жизни одного из нас (litres)

– У меня ведь предки не кто-нибудь, а дворяне, декабристы каторжные, – говаривал он, хитро улыбаясь. – Знаете стихотворение: Во глубине сибирских руд два старика старуху трут? Те старики как раз дворяне были – ну и натерли… Прабабка, конечно, из простых; видать, щи им в штольню приносила.Оттуда и фамилия наша пошла – а вы как думали? И еще как разрослась: полдеревни с такой фамилией!

– Так, может, ты еще и граф, Веня? – высказывали предположение слушатели из более образованных. – И фамилия твоя, на самом деле, Волконский или Одоевский?

– Вот об этом история умалчивает, – скорбно поджимал губы Веня. – Конечно, если бы ДНК проверить…

Словом, Веня шел по жизни с шутками, преимущественно солеными и перчеными, но любое таежное дело он знал досконально: рыбу ли ловить, охотиться ли, шишку на кедрах рвать или бить, ягоду сбирать, грибы искать, корень золотой копать – да мало ли чего еще, всего не перечислишь. Хорош он был и в маршруте: вынослив, доверчив, услужлив, по ходу – молчалив, на отходе – говорлив. С Кривоносом он работал уже третий сезон, и тот надеялся, что Веня придет и на четвертый.

– Веня! – наказал ему с утра, сразу после высадки с вертолета, Аркадий Алексеевич. – Сплывешь до устья второго левого притока Тиринды, там разгрузишься, поставишь палатку и приготовишь ужин. Наловишь на уху – вари ее. Мы придем часам к семи-восьми, но правым бортом. Если не сможем перейти реку – переправишь нас.

– Бу сделано, начальник! – взял под козырек «дворянин». – Ружье мне оставите?

– Конечно. Нам достаточно карцевского карабина. Только не афишируй его – вдруг лесник или инспектор рыбохраны нарисуется? Разрешение-то на меня выписано…

– Обижаешь, начальник! У Вени все будет шито-крыто!

– Ну что, Сергей Андреич, – полуизвинительно обратился Лещинский, – ты среди нас самый молодой, тебе и писать маршрут. Это не значит, что мы с Аркадием Алексеичем будем вещать, а ты только регистрировать сие вещание. Постараемся вырабатывать общее мнение, а в спорных случаях – фиксировать позицию каждого.

Пока Карцев ориентировался на местности и описывал в пикетажке привязку первой точки наблюдения, старшие геологи осмотрели развалы каменных глыб на пологом берегу Тиринды.

– Набор пород вполне ординарный для раннего протерозоя: биотитовые гнейсы, амфиболиты, гнейсо-граниты, – высказался Кривонос, и все согласно кивнули. – Так что, идем дальше?

– Да, они с километр будут тянуться, – подтвердил Лещинский. – Но где-то среди этих развалов, я помню, есть и обнажения…

– А во-он, похоже, цоколь террасы в прижиме реки, – показал рукой Карцев. – Не там ли?

И действительно, на протяжении двадцати метров над водой тянулся скальный выход метровой высоты, на котором субгоризонтально лежали речные галечники.

– Нет, вы посмотрите, какая красота! – оживился Станислав Казимирович. – Лучше иллюстрации в доказательство наличия раннепротерозойской складчатости не придумаешь! Только наблюдать ее надо из воды, вон с той косы…

Геологи раскатали болотники и с трудом перебрались на подводную косу, расположенную как раз напротив обнажения. Отсюда наилучшим образом было видно, что серые гнейсы смяты в мелкие килевидные стоячие складки, а желтоватые гнейсо-граниты образуют в них седловидные маломощные тела, приуроченные к замкам складок. Карцев стал бегло, схематично зарисовывать обнажение, а Лещинский, порывшись в своем рюкзаке, извлек "Зенит".

– Эх вы, лапотники! – засмеялся он. – На носу третье тысячелетие, а они все карандашом чирикают…

– Ты не прав, Станислав Казимирыч, – вступился Кривонос. – Сергей сразу суть обнажения фиксирует, а на твоем снимке еще неизвестно, что получится…

– Да знаю я, знаю… – успокоительно замахал Лещинский. – Не дашь покуражиться… Кстати, самым убойным аргументом в пользу раннепротерозойской складчатости может стать определение абсолютного возраста этих гнейсо-гранитов. Так что пошли на берег и наберем из них несколько представительных проб: и на цирконы и на рубидий-стронциевый метод. Авось что-то да получится…

Следуя пологим берегом, они вышли из поля гнейсов в поле развития мраморов: белых, голубоватых, полосчатых… Но впереди росла гора, к подножью которой плавно выходила река и, заметно волнуясь и ускоряясь, его огибала.

– Вот он, знаменитый контакт рифейских и раннепротерозойских образований на реке Тиринде, – торжественно объявил склонный к аффектации Лещинский. – Кто только из геологов не побывал здесь с начала века… Но проклятый вопрос – несогласный это контакт или согласный – так и висит в воздухе… И обнажение-то ведь прекрасное, хорошо открытое взору!