Василий Стенькин - В осажденном городе

— Ваша фамилия Быков?

— Чаво? Фамилиё?

— Да, фамилия?

— Быковы мы.

— Что вы знаете о разграблении Титовского отделения губсоюза?

— Чаво? — переспрашивал старик, всякий раз прикладывая ладонь к уху: или на самом деле недослышал, или притворялся.

— О разграблении губсоюза.

— Не знаю, не слыхал.

— У вас изъят бочонок селедки. Как он попал в ваш сарай?

— Чаво?

— Где взяли бочонок селедки?

— Какой селедки?

— Которую нашли у вас в сарае.

— Не знаю.

— Как она попала к вам?

— Кто?

— Ну селедка, селедка!

— А, селедка! Не знаю. Я за чужой грех не ответчик.

— Селедку-то в вашем сарае нашли.

— Чаво?

Беседа между Прошиным и Быковым длилась в течение часа. Ничего не добившись, Василий завелся, накричал на старика и, отпустив его, потом долго корил себя за невыдержанность.

После ограбления Студенского винзавода у многих жителей села были обнаружены ведра и бутыли, наполненные спиртом. Должно быть воспользовавшись налетом бандитов, они тоже приложили руку к хищению.

Дмитрий Тарасов вызвал на допрос Прасковью Артуганову. Сорокалетняя женщина прикрывала лицо цветастым передником и лишь изредка одним глазом хитро взглядывала на следователя.

— Скажите, Артуганова, когда и где вы приобрели спирт, обнаруженный у вас в погребе?

— А, спирт! Какой-то мужик плеснул.

— Как это плеснул?

— Ночью я шла домой от подруги, от Дашки Наумовой. Какой-то мужик спрашивает: «Спирту надо?» — «Надо», — говорю. Он плеснул мне в ведро.

— Но у вас изъято больше десяти литров?

— А! Я вернулась, он еще плеснул.

— Какой из себя мужик?

— Да темно ж было, я не разглядела.

— На винзаводе вы были?

— Нет, не была.

— А кто был там?

— Откуда я могу знать! Кто был, тот пусть и отвечает.

Дмитрий понимал: Артуганова просто морочит ему голову, но до истины так и не мог докопаться. Другие свидетели вели себя так же.

Вечером Прошин вызвал Пелагею Недосекину. Вошла молодая женщина с бледным припухшим лицом, глаза светились нездоровым блеском.

— Скажите, Пелагея Никитична, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Недосекиным? — спросил Прошин, продолжая рассматривать Пелагею. Та молчала, гордо вскинув красивую голову.

— Отвечайте же на мой вопрос!

Пелагея посмотрела на Прошина, в ее воспаленном взгляде мелькнули ненависть и отрешенность, лицо покрылось бурыми пятнами.

— Когда и где вы познакомились с Недосекиным? — повторил вопрос Прошин. — Не хотите отвечать?

— Палач! Ты убил моего мужа! Убей и меня: без него мне жизнь не нужна… Ну, стреляй! Стреляй же, изверг! — истерично кричала Пелагея. — Чего зря болтать? — Она рванула ситцевую кофту и обнажила грудь. — Чего ждешь? Стреляй! Других слов не дождешься от меня…

Закрыла лицо грязными руками и затряслась в судорожном плаче.

Прошин вызвал надзирателя и отправил Пелагею в камеру.

Елизар Клейменов, которого через несколько минут ввели в кабинет Прошина, остановился у порога и низко склонил лохматую голову.

— Садитесь, Клейменов, — предложил Прошин. Во взгляде и поведении Клейменова появилась покорность. «Вероятно, узнал о гибели главаря», — подумал Василий.

— Ну что, Елизар Никитич, намерены ли вы говорить правду?

— Да, гражданин следователь. Теперь уж терять нечего.

— Почему теперь?

— Время настало, всему приходит время.

— Хорошо. Расскажите, когда вы встретились с Недосекиным? Как оказались в банде? В чем считаете себя виновным?

Клейменов поцарапал густую угольно-черную бороду, пригладил ее.

— Вить это — длинная история.

— Ничего, я не тороплюсь, послушаю.

…Осенью семнадцатого года Елизар Клейменов дезертировал из армии и беспрепятственно добрался до Пачелмы, где жили его родители. Таких, как он беглецов, тогда было полсела, и волостные власти смотрели на них сквозь пальцы.

Когда пришла весть о победе революции в Петрограде, а вместе с нею — указание об уравнительном распределении помещичьих земель, отец и сын Клейменовы нацепили красные банты и вроде бы стали самыми активными проводниками распоряжений новой власти. Правдой и кривдой они увеличили и до того немалый земельный надел, обзавелись плугом и просорушкой. Казалось, все идет хорошо.

Однако укрепление советского строя, введение хлебной монополии, создание комитетов бедноты убеждало Клейменовых в том, что им от большевиков ждать нечего, послабления не будет.

Осенью двадцатого года Елизар Клейменов примкнул к «повстанческим армиям» Антонова, о котором был наслышан от верных людей.