Василий Стенькин - В осажденном городе

Жену, детей и сестер Сапсуева похоронили в братской могиле.

О гибели этой семьи подробно сообщили местные газеты, и поэтому Анечка воспринимала анонимные письма как реальное предупреждение. В отсутствие Василия она, опасаясь расправы, уходила ночевать к родителям, окончательно смирившимся со своевольным замужеством дочери.

Однажды Прошин возвратился с чекистской операции усталым, мокрым, грязным. Пока он приводил себя в порядок, Анечка — в первый и единственный раз — с неприязнью подумала о его службе. Василию ничего не сказала, но за поздним ужином спросила:

— Вася, как ты стал чекистом?

— Не бойся, любимая! Все будет хорошо, — сказал Прошин, догадываясь о тревожных думах жены; прижал ее голову к своей груди. — А чекистом я стал так…

В тот вечер Василий раскрыл перед Анечкой еще одну страницу своей жизни.

В октябре двадцатого года Василий Прошин выписался из госпиталя в подмосковном городе Серпухове и, пересаживаясь с одного битком набитого поезда на другой, еще более переполненный, добрался до Саранска. Дорожная встряска и нервотрепка вновь вызвали головную боль: в ушах слышался непрерывный писк, будто туча комаров кружилась над головой. Стоило отвлечься от хлопот и забот, слабое гудение и писк начинали оглушать.

Стояла сухая, солнечная погода; легкий ночной морозец прихватил ледком небольшие лужицы. Василий обошел город в поисках попутной подводы, чтобы добраться до своего села.

На примирение с отцом, тем более с мачехой, он не надеялся, но не повидаться с ним, а также с братьями и сестрой не мог.

Убедившись в том, что попутчиков нет, Прошин решил зайти в уездный комитет партии.

Двухэтажное кирпичное здание укома и исполкома размещалось на центральной улице. До ухода добровольцем в Красную Армию он почти год работал делопроизводителем в исполкоме уездного Совета рабочих и крестьянских депутатов.

По литым чугунным ступеням Прошин поднялся на второй этаж и, постучав костяшками пальцев по крашенной охрой двери, вошел в кабинет секретаря укома.

— О, Василий! Здравствуй, дружище! — шумно приветствовал секретарь, крепко пожимая руку и похлопывая по плечу.

Семен Иванович Ванькин был немного старше Прошина; сухощавый, длинноногий, он был почти на голову выше Василия; щуря близорукие серые глаза, секретарь как бы ощупывал его взглядом.

— Откуда?

— Из госпиталя, Семен Иванович.

— Ранен?

— Контужен. Сотрясение мозга…

— Как сейчас здоровье, самочувствие?

— Нормально. Временами комары пищат в голове.

— В партию не вступил?

— В августе, на польском фронте.

— Молодец! Какие планы?

— Пока никаких, прямо с поезда сюда. Хотел в Атемар съездить, подводы не нашел.

— Не беда, съездишь. Слушай, Василий, давай к нам на работу, делопроизводитель до зарезу нужен… А там посмотрим, — добавил Ванькин, подумав, как бы не обидеть старого товарища-фронтовика предложенной должностью.

— Я готов. А как с жильем?

— Найди одинокую старуху, а еще лучше — молодую вдову с избенкой и коровенкой.

— Нет, рано мне хомут на шею надевать.

— Это дело личное, я пошутил. У меня есть на примете старики, сходи к ним. Я напишу записку.

Секретарь вырвал из записной книжки листок и размашисто написал:

«Податель сей записки — мой товарищ и хороший парень, будет работать в укоме партии. Если можете, приютите».

Одинокие старики приветливо приняли Прошина. Несмотря на его возражение, уступили спальню, а свою кровать передвинули в чистую, уютную горницу; договорились об оплате и услугах.

Назавтра Василий заполнил трудовой листок и сразу же приступил к работе.

В воскресенье пошел на ярмарку. Осенняя ярмарка — это всегда праздник: ряженые, песни, карусели с веселым переливом саратовских гармошек. Чего только не продают на ярмарке! Лошадей и коров, поросят и птицу, зерно и мед… Беднее был выбор промышленных товаров, но все равно можно было купить и одежду, и обувь, и игрушки, и сладости детям.

Прошин накупил гостинцев для братьев, сестренки и с попутным односельчанином, дедом Павлом, выехал в родное село. Дед, известный озорник и враль, отнесся к Василию с полной серьезностью: знал, что человек с войны возвращается.

— Дедушка, как там мои?

— Ничо, в нормальности. Степан Федорович хорошо живет, медком приторговывает, — многозначительно подчеркнул старик. — Братья и сестра живы.

Чуть больше года не был Прошин в Атемаре, а село, кажется, изменилось заметнее, чем люди: дома стали меньше, овраги мельче, колодезные журавли ниже.