Михаил Бурлаков - Москва-21

Однако поскольку комната закрыта, а провели времени мы тут чуть более чем дофига, воздух даже без контраста кажется спертым, а мне жизненно необходим глоток свежего. Найдя, наконец, дополнительную причину сползти с кровати в виде отлежанного бока, я медленно встаю, отворяю дверцу и выхожу на балкон. Открывая окно, я опираюсь на порожек и наблюдаю какой-то вновь неизвестный мне двор района, в котором я нахожусь впервые. Я закуриваю оставшуюся со вчерашних приключений сигарету. Тем временем вижу, как на скамье недалеко от дома сидит несколько индивидов маргинального вида с пластиковыми бутылками. Их очень легко вычислить, потому что в моей голове уже давно сложился их определенный типаж еще с детства: дистрофичное дряхлеющее тело в неформальной одежонке, висящая футболка, тапочки на босу ногу, нога на ногу, потерянный вид, отсутствие телодвижений и дымящаяся папироса, неустанно тлеющая в руке. Именно такие субъекты сидят сейчас там, и слышно, как они активно обсуждают чью-то личную жизнь, делая высокопарные эмоциональные заявления, обильно сдабривая свою лексику ненормативными выраженьицами. Лично я не могу их в этом винить, ибо сам имею привычку после трехсот грамм пользоваться словом «блядь» как запятой.

Глядя на всю эту мизансцену, я понимаю, что меня вдруг охватывает ужасающий приступ одиночества. Внутри сковывает страх неизбежного поражения перед этим миром, перед своей жизнью. И я знаю, что он далеко не беспочвенный. Странно, кажется, что Москва вокруг такая большая, но между тем оказывается, что ты в ней такой маленький, такой ненужный, такой одинокий. И эта пустота постепенно наполняет меня изнутри. Все предыдущие победы, успехи, достижения тлеют как сигарета в моей руке, раз за разом понемногу убивая меня. И как это так получается? Я, молодой, здоровый, вроде не обделенный потенциалом и временем, стою сейчас ночью на балконе, дома у какой-то малознакомой кокетки, которая без проблем согласилась скрасить одну из моих десятков тысяч никчемных ночей, и натурально испытываю какие-то депрессивные мотивы. На меня накатывает панический приступ безнадежности. Еще этот возраст… слишком взрослый, чтобы быть молодым, и слишком молодой, чтобы быть старым. Я пытаюсь привести себя в порядок.

«Какого черта с тобой происходит?! Смирись! Каждый умирает в одиночку!»

Фак! И столько людей в этом гребаном городе изо дня в день пытаются обернуть все это в красивую подарочную обертку под названием любовь. А потом какая-нибудь шлюхня под утро у клуба рассказывает мне о том, какие у нее охуительные отношения со своим бойфрендом, хотя всем своим существом выдает, что она здесь просто для того, чтобы нализаться в стельку и хотя бы на одну ночь избавиться от раздирающего ее нутро одиночества. И выходит, что вся наша жизнь – пустые попытки от него убежать. Только ты – это маленький пушистый кролик, а оно – это свирепый, уже разогнавшийся гепард прям как на BBC. Да, жизнь она очень разная. Знаете, бывает ухаживаешь за девушкой, водишь ее по всяким злачным местам, а ее потом берет и внезапно трахает твой хороший товарищ. И в результате ни девушки, ни товарища, да и не до любви уже как-то…

Прерывает мои рассуждения сигарета, которая обжигает мне палец и я, чертыхаясь, выбрасываю ее с балкона.

Я не могу назвать эту ночь до конца напрасной. Пустой – да, но не напрасной. Хотя плодотворностью там тоже не пахнет, мы ведь предохранялись, а потому кровать сейчас благоухает несколько иными химическими составами…

Я захожу обратно в комнату, подхожу к девушке, смотрю на нее. Тут у меня в голове мелькает мысль о Насте. Сразу же к одиночеству примыкает давящее чувство стыда перед ней и разъедающего самопрезрения. Слоняясь в темных коридорах, я нахожу ванную, включаю свет, открываю холодную воду и тщательно умываюсь, стараясь отмыть всю ту похабщину, которую загнал в себя за эти годы, или хотя бы за эту ночь. Но сколько я не тру лицо и не мою руки, чище они от этого не становятся, а кажутся только грязнее. Словно я втираю все это себе только глубже под кожу. И я чувствую это в себе, будто вскрылся огромный гнойник внутри, который зрел все это время, и теперь пришел его черед. Я упираюсь руками о раковину и смотрю в небольшое зеркальце. На меня смотрит лицо слегка исхудавшего молодого парня, по глазам которого можно сказать, что он находится в глубочайшей депрессии, из которой нет выхода. Капли одна за одной медленно стекают по лицу и беззвучно исчезают, словно все надежды, мечты и стремления с прочими благодетелями покидают меня.