Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Родина для меня — это мой родной город Дряново. Вокруг него холмы. Я не слышал шума моря. Не был в старых Балканах, в красивой Розовой долине, не слышал шепота Дуная. У меня были свои любимые места в родном городе. Я уходил туда в моменты радости или горя. Нет ничего дороже родины!

Помню, мне говорили, что на том месте, где поднялся большой дом, стоял приземистый домишко, я родился там. Каждый камень, каждое дерево напоминает о многом. Очень дорогом.

Люблю родной город, хотя не имел ничего своего. Люблю его, потому что он мой, болгарский.

Родину люблю больше жизни.

Снаружи гремят ключи. Надзиратель смотрит на меня жалостливо, сочувственно. Не означает ли это, что утром нас поведут на расстрел?»

Они не разбудили их ни ночью, ни на рассвете.

Было около пятнадцати часов после полудня двадцать второго ноября сорок третьего года. Черная закрытая машина ползла по мокрому асфальту от Центральной тюрьмы к стрельбищу школы офицеров запаса в Лозенеце. Своей малой скоростью она растягивала последние минуты осужденных. Пошел сильный дождь, и откуда-то налетел порывистый ветер.

Вслед машине гремели удары деревянной обуви заключенных по дверям камер. Еще звенели коридоры от песни «Тот, кто пал в борьбе за свободу…», а директор тюрьмы кричал солдатам, чтобы они стреляли прямо по камерам и усмирили политических.

В тот же час Говедаров связался по телефону с Филовым и протестовал против отказа подписать указ о замене смертного приговора на пожизненное заключение. Богдан Филов усмехался в трубку и мягко отбрасывал нападки Говедарова. Он знал, что делал. Да, тремя меньше. Это уже хорошо.

— Господин Говедаров, проверьте в тюрьме. Думаю, что с ними покончено. На вчера было назначено. Да, да. Мы справедливы. Мы ведь государство.

Говедаров смотрел в землю и плакал. Он один из немногих людей, которые сознавали ужас подобных историй. Говедаров видел конец системы. Он знал, что за человек доктор Пеев и что теряет нация с его смертью, и понимал, что теряет Болгария не только с поражением, которое близко, но и с гибелью таких людей.

Ему пришло в голову обратиться к начальнику школы офицеров запаса. Они друзья. Пусть генерал не согласится привести в исполнение смертный приговор на своем стрельбище. Генерал поднял трубку, помолчал секунду-другую, потом произнес:

— Говедаров, знаешь ли… Мне кажется, что в этот момент внизу раздаются звуки залпов. Да, да, прости их господи. Наверно, так…

Туннель.

Напротив казарма. Трое идут, чувствуя плечи друг друга, чувствуя, как тяжелеют ноги, как они подкашиваются, как стеснено дыхание. И упадут одновременно все трое, если переступят еще шаг вперед. Их силы на пределе.

За ними — дула взвода для приведения в исполнение смертного приговора. Солдаты стоят прямо. Они бледны. Солдаты видели их лица и высоко поднятые головы. Видели фальшивую смелость офицера, который командовал взводом. Видели суетливость взводного подофицера, вздрагивающие руки подпоручика.

Слышали, как поп мямлил перед солдатами:

— И смерть, которую вы воздаете, чада мои, есть возмездие, и бог оправдает вашу десницу, ибо именем бога вы воздадите смерть врагам царя и отечества и божьего престола…

Слышали шепот обступивших прокурора офицеров и голос какого-то немца, который говорил на своем языке:

— У меня нет никакого желания ждать чьих-то дополнительных распоряжений… через две минуты…

Две минуты!

Кто-то связывает троим руки. Другой пытается завязать глаза. Хотят накинуть на голову мешок. Эмил Попов пожимает плечами и усмехается:

— Я без него не испугаюсь, господа. Пусть смотрят. Закрывайте лучше себе, когда наши отправят вас на этой машине.

Владков тряхнул головой, чтобы смахнуть слезы, предательские слезы.

— Мешок на голову?! Прошу вас, не будьте смешны. Ведь умирают коммунисты!

Доктор Пеев закрыл и снова открыл глаза:

— Делайте что хотите, господа. Но мешок не нужен. Умирать не больно. Больно, когда остаются жить такие, как вы.

Священник подошел исповедовать грешных рабов божьих:

— Покайтесь, чада божьи… ибо смерть есть…

— Поп, мы так исповедовались в Дирекции полиции, что, как улетим на небо, нас тут же произведут в ангелы, чтобы пугать тебя в ночное время, — с усмешкой проговорил Эмил.

— Отче, не трудитесь. Солдатам вы говорили, что им простится грех, после того как они убьют нас, а нам, если покаемся. Им лжете или нам… или вообще все только ложь? — бросил Владков.