Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

В столицу мы прибыли за три дня до ассамблеи, был уже вечер, и мы провели его остаток на Яньском подворье. Это замечательная городская усадьба, в украшении которой принимали участие лучшие художники прошлого, в том числе мастер Ло Вэйфань. Он разработал эскизы, по которым был декорирован внутренний сад, в миниатюре представляющий всю нашу область. Легко узнаются города и крепости, неприступные вершины и распаханные поля. Над крышами хуторов курятся тонкие струйки дыма, тут и там видны крошечные фигурки: вот одинокий путник расположился на привал, вот торговцы опасливо ведут гружёных яков, воины на заставе развлекают друг друга байками, старушка проходит по мосту, взяв сына под руку. Нет разве что разбойников и гуйшэней, да ещё тумана — вместо него подножия маленьких гор омывает чистая вода, в которой резвятся золотые карпы. У большинства из нас — тех, кто был здесь впервые, — этот любовно сделанный шедевр вызывал неподдельный восторг, и я наверняка был бы в их числе, если бы не сторонние мысли, от которых становилось не по себе. Я обратил внимание на то, что глава делегации тоже стоит невесёлый, и, подойдя к нему, отпустил общий комментарий о красоте этого места.

— Завтра на поклон идти, — невпопад ответил Доу.

— Разве мы должны быть у государя завтра? — удивился я.

— Если бы… — криво улыбнулся он. И пожелав мне хорошего вечера, удалился, заложив руки за спину.

На следующий день наша делегация в полном составе отправилась в имение императорского шурина господина Шэна.

Об их семействе говорили разное, большей частью плохое и украдкой, но, несмотря на очевидную пристрастность моих источников, я постараюсь изложить услышанное как можно менее предвзято. Шэн Э, будущая жена государя, родилась третьим ребёнком в семье небогатого и уже немолодого столичного чиновника. Она рано осталась без отца, и единственным кормильцем стал старший сын, Цзывэй, у которого уже были собственные дети. Вся та родня, которая объявилась позже, в то время не предлагала ни помощи, ни сочувствия; Цзывэй, работавший писарем в ямыне, делил скудное жалование на две семьи и как мог утешал мать и жену. Случай свёл его с командиром дворцовой стражи, тот оценил толкового и хорошо сложенного молодого человека и предложил ему пойти в гвардейцы. Ответственность и находчивость помогли ему продвинуться по службе и обратили на него внимание императора.

При всей своей сыновней почтительности и самоотверженной заботе о матери, брате и сестре, Шэн Цзывэй не отличался строгостью принципов: без зазрения совести шёл по головам, не чувствовал обязательств перед благодетелями и охотно участвовал в придворных интригах, безошибочно определяя, какую группировку полезнее поддержать при тех или иных обстоятельствах. Примерно в это время император начал противостояние с могущественным родом Чжэ, который фактически узурпировал власть, взяв под контроль почти все столичные должности. Гвардейский офицер занял сторону государя и очень скоро стал его наперсником. Род Чжэ был полностью искоренён. Не боясь и не гнушаясь выполнять любые поручения правителя, Шэн Цзывэй превратился в самого страшного и ненавидимого человека в Тайцзине, но ему суждена была короткая жизнь, и в те дни, когда император лил слёзы у постели умирающего любимца, многие чиновники злорадно потирали руки. Перед смертью Цзывэй успел сосватать сестру, и по окончании траура та стала императрицей.

Шэн Янь до смерти брата занимал пост смотрителя дворцовых экипажей и любил сыпать деньгами (отчасти, вероятно, и казёнными). В его доме ни дня не проходило без пиров и представлений с участием знаменитых поэтов и актёров, и едва ли кто-то мог себе представить, что однажды двери этого дома закроются, а его владелец сменит роскошные одежды на грубый лён и даст обет строгого молчания. По обычаю, траур по старшему брату длился всего год, но, право, не всякий сын так скорбит по умершему родителю, как скорбел Янь по Цзывэю. После императорской свадьбы он занял пост министра столичной безопасности и мало-помалу вернулся к прежним привычкам, но влиянием обладал уже неизмеримо бо́льшим. В столице установилось негласное правило: всякому, у кого было дело во дворце — будь то доклад, петиция или подношение, — полагалось вначале представить его в доме Шэн Яня. Порою министр «вызывался помочь», и эти слова закрывали человеку дальнейший ход во дворец. Не исключаю, что государю сообщали о таком самоуправстве, но ласковое слово жены всегда звучало последним и перевешивало любые доводы уважаемых сановников.