Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Этот припев прицепился ко мне до самого моста Красной Птицы. Хотя, в отличие от героя песни, дома меня не ждали ни родители, ни братья, я знал, кому могу сердцем пропеть последнюю строку.

Горная страна готовилась к Празднику весны. Городские ярмарки расцветали бумажными букетами и гирляндами, веточками слив и померанцев, красными фонариками и фейерверками — и символом года, фигурками чёрных хрюшек из самых разных материалов. По улицам слонялись студенты-недоучки с охапками цветной бумаги, предлагая по сдельной цене начертать для дома благоприятное пожелание или составить убедительную петицию пузатому божку еды и домашнего очага, чей портрет полагается сжечь в самом конце зимы, чтобы тут же купить новый в ближайшей книжной лавке или у художника с рук.

Люди побогаче в приступе неожиданной щедрости раздавали старую одежду и утварь толпам ликующих нищих — с тем же желанием сразу купить новое. Люди победнее тоже не сидели без дела. Города и сёла Циской дуги, когда мы через них проезжали, казались сплошной свадебной процессией: в последние недели до Нового года, согласно бытующим здесь народным представлениям, счастливые и несчастливые дни отменяются, и для многих из тех, кому не по карману услуги гадателя, это единственная возможность с лёгким сердцем сыграть свадьбу.

Ну и, конечно, куда без барсов! Недалеко от Сыту мы наблюдали забавную церемонию, о которой я прежде даже не читал. По улицам города в богато украшенном паланкине проносят актёра в одеждах сановника и маске барса. Встречать его принято поклонами, слезами и криками: «На кого же ты нас покидаешь?!» Ворота капищ мелких божков и духов рангом ниже губернаторского, как и ворота частных домов, на пути следования процессии должны быть закрыты. Словом, несут большого и важного начальника. Сам префект провожает его за город, аж до третьего павильона (там-то нам и довелось увидеть завершение этого обряда) — и напоследок с поклоном спрашивает, когда достопочтенный барс изволит снова пожаловать в их края. «Теперь уж меня долго не будет, ждите лет через десять», — отвечает актёр, и его уносят прочь.

Но из года в год жители Циской дуги не слишком-то верят этим прощальным обещаниям и в тот же день сметают весь ассортимент амулетов от пятнистых хищников.

На Дуншань мы прибыли как раз накануне праздника — к немалой радости Кима и охранников, которые уже и не чаяли встретить его вместе с семьями. Я оставил Бяня заботам старого Чжана, а сам поспешил в управу. Немедленно переговорить с дуншаньским префектом требовала не только субординация — я сам провёл в город опасность, и чем раньше правитель начал бы действовать, тем вероятнее было превратить проблему в преимущество. К моей досаде, господина Чхве на месте не оказалось, я оставил ему докладную записку и бросился разыскивать администратора Ли, но и того не было ни дома, ни в городе.

Всё это привело меня в некоторое замешательство, но я решил, что сколько-то дней смогу продержать Бяня в своём доме. Проходя через центр города, я заглянул в ресторан господина Муна, чтобы заказать на дом крупную партию вин и закусок — и, возможно, музыкантов и певиц. Там я случайно наткнулся на одного из соседей Су Вэйчжао, стихотворца Линь Мо. Он сидел за столиком у входа с кувшином вина и тарелкой свинины, хмельной, но на удивление серьёзный. Я с позволения подсел к нему и отпустил пару дежурных ремарок насчёт предстоящего праздника.

— Какая же суета объемлет всех и всё вокруг, — тяжело вздохнул он и выразительно кивнул на соседний, сдвоенный стол, за которым собралась весёлая компания корейцев — я узнал руководство нескольких известных торговых фирм. Отбросив всякую солидность, с шутками и смехом директора бросали жребии и передвигали камешки по квадратному полю. Остальные шумели и активно подсказывали, как распорядиться выпавшими очками.

— Что же омрачает ваш день? — спросил я.

— Я в забвении, — Линь Мо развёл руками. — Мой талант не востребован, — он отхлебнул прямо из кувшина и произнёс: