Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— Отец Ксаверий?.. Священник? А я слышал, что коммунисты — ну, хотя бы при Парижской коммуне — священников не переваривали; выгоняли или казнили. Как же так?

— Ну, в революцию-то всяко бывало. Которые попы против народа пошли, тех пришлось к ногтю взять. Хотя вообще-то тогда свободу совести ввели; в кого хочешь, в того и верь, но государственную религию отменили. С духовенством разборки за имущество шли, в основном, не хотели отдавать. Ладно, то давно было, а вот отец Ксаверий случай особый — он-то как раз наш человек, коммунар. Не без предрассудков, конечно, так все в бога и верит, но почет ему и хвала — помощь великую нам оказал.

— …Раздобыл женщин? — увлеченный рассказом, я забыл обо всем и даже споткнулся, поддав сапогом осколок толстого стекла, видимо, оказавшийся на эстакаде в результате ночной артиллерийской перестрелки.

— Представь себе! Деды говорят, появился он тут через несколько лет после катастрофы, сопляком еще был совсем. А приехал, не иначе, из вашей этой самой Либерии, через океан. Так, понимаешь, пробрало его за души погибших помолиться — вот и примчался сюда. Повертелся тут, посмотрел на нашу беду, да и исчез. Исчез и черт с ним; не до него. А через год вернулся, да не один, а почти полсотни, считай, девиц привез!

— Вот это да! Прямо как праведник Ной, спас род человеческий.

— Да вот, выходит, что и так.

— Больше похоже на работорговлю, — неожиданно заметила Гейрскёгуль.

— Вот ни разу! — поднял палец Герт. — Бабушка моя, светлой памяти, рассказывала, что собрал он всяких сироток по церковным приютам, нищенок, из бедняков всяких-разных девчонок, кого прокормить родители не могли. Ну, блудницы — и те были. Не знаю уж, как он их убедил и сманил искать счастья за морем — кой-какие работорговские навыки наверняка понадобились, тут ты в точку попала — а вот не обманул в итоге. Здесь, ясное дело, всех их на руках носили, хоть самых дурнушек. Ни одна не пожалела в конце концов!

— Да уж, девицам явно повезло, — согласился я. — А вот мужчинам не очень. Осчастливили всего пятьдесят человек. Как же их остальные не перерезали от зависти?

— Сейчас тебе, "перерезали"! — усмехнулся Герт. — Бобылей, почитай, и не осталось, все были довольны.

— …Как?! Вы что, обобществили этих несчастных либериек?! — в ужасе отшатнулся я. — Всегда думал, что это противники клевещут на социалистов, а вы и в самом деле?.. Превратили их в сексуальных рабынь, коров-производительниц?!

— В мозгах у тебя коровы!.. Что за бред? Это вот так у вас там коммунаров склоняют буржуазные пропагандисты?.. — фыркнул гардариканец. — Нашел тоже рабынь! Они сами себе выбирали мужей, полюбовно-добровольно, кому какие понравились. Разве что, сразу коммуной порешили — больше шести мужиков в одни руки не давать. Чтобы по-честному было.

— Да, это справедливо, — кивнула скандинавка, и я не понял, серьезно или в шутку.

— Реверс-гарем, получается?

— Сам ты гарем. Мы говорим — "семейная ячейка".

— И немаленькая!

— Есть такое дело. Пятеро дедов у меня было, теток-дядек вообще не счесть.

— А отцов сколько?

— Отец один, дурья твоя голова. Во втором-третьем поколении уже на мальчиков-девочек счет примерно равный пошел. Хотя парней поболе выходит, и кто не успел — тот опоздал. Я вот с носом остался, потом за Снежанкой решил приударить, для того и к барону пошел. В дозоре-то на деревню и выселки часто наезжали. Да вот без толку… — вздохнул Герт.

— Вот теперь я понял, в чем дело. Сочувствую тебе, дружище, — я утешительно похлопал его по поникшему плечу.

— Эхе-хе… чем сочувствовать, лучше поделился бы…

— Мы пришли, — прервала его Гейрскёгуль.

И в самом деле, за увлекательным рассказом я не заметил, как мы прошагали по возвышающейся над неведомыми темными глубинами эстакаде примерно треть диаметра купола. Справа и ниже громоздились те самые металлические баки, давшие нам спасительное убежище. Ярдах же в тридцати дальше, посреди широкой эстакады возвышалась безмолвная и неподвижная громада пятибашенного танка.

Впрочем, до танка нужно было еще дойти. А для этого пришлось бы перешагнуть через что-то, напоминающее обугленные кучи тряпья, разбросанные по дырчатому металлу отдельными холмиками и целыми грудами.

— Раз, два, три… шесть, семь, — негромко сосчитал Герт и наклонился над первым трупом. — Смотри-ка, одежда затлела, но не сказать, чтобы прямо уж поджарились.

Мертвец лежал ничком, вытянувшись в сторону далекого выхода из купола, словно в отчаянном усилии. Темные закопченные пальцы судорожно впились в дырчатый настил. Короткие волосы завились обгорелыми кончиками. Кожаная куртка выглядела совершенно целой, а вот шаровары на длинных ногах сгорели, расползшись отдельными черными клочками, уходящими в голенища узких сапог, тоже несколько съежившихся от жара. Бестрепетно протянув руку, Герт вытащил из покоробившейся кобуры, прицепленной к поясу мертвого разбойника, длинный револьвер с серебряной насечкой. Повертел в руках, направил в сторону и неожиданно выстрелил.