Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— И?..

Как ни странно, она опустила свою ладонь на мою слишком напряженную руку.

Брунгильда молча позволила мне шагнуть ближе и положить левую руку на свою талию. Постойте… что это было? Трепет моих собственных пальцев… или вздрогнула она?.. Реакция на чужое прикосновение?..

Первое движение далось нелегко — я уже испугаться, что она так и не тронется с места, не подчинится ритму вальса и моим рукам. Однако телохранительница послушно выполнила первый поворот, опустив глаза и не встречаясь со мной взглядом. Дистанция между нами, впрочем, осталась гораздо большей, чем было с другими девушками. Холодная аура телохранительницы словно заморозила мышцы моих рук, не позволяя им сократиться, притянув ее ближе допустимой границы.

Впрочем, скрипка в руках Грегорики вела нас мягко и нежно, словно накладывая целительный бальзам на раны, и мое тело подчинялось мелодии с удовольствием, не нарушая рисунок танца попытками оттоптать ногу партнерше. Немного успокоившись, я осмелился взглянуть в глаза Брунгильды — как никогда близкие.

Странно, несмотря на то, что она кружилась вместе со мной ровно и точно, взгляд ее выглядел отстраненным и затуманенным, точно в трансе. Казалось, Брунгильда смотрела глубоко внутрь себя или, может быть… далеко в прошлое? Что она видела там? Ту счастливую детскую дружбу, о которой рассказывала Грегорика? Потом что-то случилось; принцесса наверняка имела в виду трагическую кончину своей матери, принцессы Офелии… и еще упомянула отца Брунгильды так, словно он погиб одновременно с ней. Кем он был? Тоже служил дому Тюдоров? Кажется, подруги Алисы упоминали автокатастрофу… Что же тогда произошло? Была ли между смертью родителей Грегорики и Брунгильды какая-то связь? И почему девочкам пришлось расстаться?.. Выглядело бы естественным, если бы им позволили поддерживать друг друга в навалившемся горе.

Стремительно текущие мысли заставили меня довольно нескромно уставиться прямо в лицо телохранительницы, словно в поисках разгадки. Но ее совершенные черты отражали лишь смятение. Не знаю, чего хотела добиться принцесса, заставляя Брунгильду заново пережить, наверное, самый тяжелый момент из отдаленного прошлого, но одно у нее, безусловно, получилось — ледяной панцирь, которым прекрасная, но суровая телохранительница отгораживалась от мира, дал трещину. Я увидел, как затрепетали ее ресницы, а губы произнесли едва слышно:

— …Госпожа непозволительно добра.

— Непозволительно?..

— Она пытается исцелить старые раны, а я… я недостойна целовать пыль у ее ног, — Брунгильда шептала все быстрее, глядя под ноги остановившимся взором. На скулах ее загорелся нездоровый румянец. — …Не знаю, как я смею смотреть ей в глаза после того, что совершил мой отец. Как она находит в себе силы смотреть на меня, улыбаться мне, жалеть меня!..

— О чем ты говоришь? При чем тут твой отец?

— Он был за рулем в тот злополучный день. Не удержал машину на скользком повороте… получается, он убил принцессу Офелию собственными руками. А что бы ты чувствовал, Немирович, глядя на дочь той, кого погубил твой отец?!.. — с болезненной страстью, которой я никогда еще не слышал в ее голосе, выдохнула телохранительница. Казалось, ненависть к себе сжигала ее, точно жестокий яд. — …Чтобы ты сказал, чувствуя, как ее доброта… убивает тебя…

Голос Брунгильды внезапно сел. Движения замедлились, она запнулась, и мне даже пришлось поддержать ее, чтобы девушка не упала.

Вот в чем дело. Вина отца… и Грегорика, которая с присущим ей великодушием не собиралась ни в чем обвинять его дочь. Видимо, она заметила, что на сердце верной телохранительницы лежит какая-то тяжесть, но наверняка меньше всего хотела вонзить отравленную стрелу! Не знаю, как, но я почувствовал, что понимаю намерения принцессы — хотела дать подруге детства шанс пережить прошлое, избавиться от него и оставить позади. Но как это объяснить впавшей в отчаяние, терзаемой раскаянием Брунгильде?

Решительно увлекая партнершу в следующий поворот, я твердо произнес:

— Я бы верил в Грегорику.

Телохранительница удивленно подняла глаза, словно не расслышав.

— Что?..

— Она не винит тебя. Что стоило бы ей прогнать служанку с глаз долой? На деле же все наоборот — когда она смотрит на тебя, видно, как она тебя ценит.

Брунгильда мотнула головой.

— Откуда тебе знать? Все не так просто. И я… я все делаю не так.

— Почему?

— Я была счастлива, что наконец-то начала выполнять свое предназначение — защищать госпожу. Именно ради этого я училась сражаться, именно ради этого я готова на все, и даже… а, неважно. Но… я думала, что буду чувствовать удовлетворение, что госпожа сможет мной гордиться, но вместо этого… Ответь, Немирович, только честно. Разве не противно держать за руку убийцу? На мне кровь множества людей; я уже не знаю, скольких я убила…