Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— Стоп. Я разнесу вагон из пушки.

— А расстояние не великовато? — уточнил я. — Может быть, поближе?

— Достаточно, — лаконично ответила телохранительница. — Какой снаряд лучше? Бронебойный?

— Пожалуй, нет. Гранату, только нужно поставить ее на фугасной действие, с замедленным подрывом — как я показывал.

— Я поняла, — немедленно ответила Грегорика, выполнявшая роль заряжающего.

Танк замер на месте, качнувшись всем своим тридцатитонным весом. Лязгнул закрывающийся затвор. Телохранительница покрутила колесиками вертикального и горизонтального наведения, тщательно прицелившись, и выстрелила.

Снаряд попал рядом с амбразурой, но эффект разрыва оказался поразительным — продырявленный лист металл отвалился, полетели куски бревен. Пулемет мгновенно захлебнулся.

— Еще раз, — произнесла Брунгильда.

Новая граната вошла глубже и разорвалась уже внутри вагона, полностью выбив уже разбитую переднюю стенку. Приблизившийся Т-26 тоже остановился и выпустил еще пару снарядов внутрь затянутого дымом блиндажа на колесах. Действие 37-миллиметровых снарядов по сравнению с трехдюймовым выглядело ничтожным, но вряд ли там мог уцелеть хоть кто-то.

— Сейчас затолкаю вагон внутрь, — произнес я в ТПУ и осторожно повел машину вперед. Под гусеницами захрустели бревна, лобовая броня уперлась в буфер, и моя нога прижала педаль газа. Вагон качнулся на рессорах, но не поддался сразу — видимо, его подперли сзади. Танк задрожал, но двигатель взревел тоном выше, что-то затрещало, и вагон подался. Задвинув его ярдов на десять так, что в частоколе образовался проход, я выпятился задом обратно, и, согласно договоренности вернулся к зарослям за нашими пехотинцами. Герт, тем временем, осторожно провел свой танк внутрь, миновав несколько вагонов и платформ, стоящих на запасном пути, и остановился ярдах в сорока от фасада лесопилки. Протарахтели несколько пулеметных очередей — я даже не видел, по какой именно цели. Судя по всему, сопротивление противника оказалось подавлено.

Прикрывая броней крестьян, плотной группой бегущих за танком, я тоже приблизился к лесопилке. Деревянные ворота так и просились их протаранить, но сделать этого я не успел.

Из окна второго этажа высунулась палка с привязанной простыней.

— Белый флаг. Они сдаются, — прокомментировала Грегорика. Недоверчивая, как всегда, Брунгильда предостерегла:

— Не высовывайтесь, госпожа, могут выстрелить из окна.

— Но как мы тогда примем их сдачу? А если этого не сделать, кровопролитие будет продолжаться, — воспротивилась принцесса.

— Она права, Г-грегорика, — вмешался я. — Разбойники есть разбойники. Помните, что они творили в деревне? Ни чести, ни совести ждать от них нельзя. Прошу вас, давайте не будем рисковать. Пусть они откроют ворота и первыми выйдут наружу.

— Хорошо, — не слишком довольная, Грегорика все же согласилась. — Но никто не должен стрелять без веской причины. Предупредим и наших союзников.

— Есть! Сейчас развернусь поудобнее.

Я развернул танк левым бортом к зданию, так, что правая пулеметная башенка оказалась прикрыта главной башней. Высунувшись из люка малой башенки, принцесса крикнула скрывающимся за корпусом танка крестьянам:

— Не стрелять! Ждем парламентеров!

Разобрав ее слова, они замахали руками Герту Унгеру, остановившему свой танк правее. Снова довернув машину на месте носом к зданию, я включил стояночный тормоз и подтянул к себе карабин, одновременно гадая, как именно события будут развиваться дальше.

Алиса, которая уже перебралась в отделение управления, пробормотала:

— Я думала, они подольше будут сопротивляться, как в кино. А они взяли и сразу струсили.

— Болячку тебе на язык, киношница.

— Сам помолчи, хам!..

Судя по всему, осажденные разбойники и сами быстро поняли, чего от них ждут. Створка ворот приоткрылась, из-за нее осторожно высунулся еще один белый флаг, а за ним, совершенно неожиданно… наружу шагнула женщина с ребенком на руках.

Высокая и статная, она была в роскошном бархатном платье тревожного багрового оттенка; темные вьющиеся волосы рассыпались по обнаженным плечам. Младенец в белоснежных пеленках, которого она прижимала к груди, создавал впечатление, которым дышат старинные фрески католических соборов. На бледном, без кровинки лице разбойничьей мадонны застыло отрешенно-болезненное выражение. Сделав пару шагов, она опустилась на колени прямо в грязь, низко склонив голову. Прекрасные блестящие волосы упали вперед, скрыв лицо и пачкаясь в мутной луже. Ее свободная рука вдруг появилась из-за свертка с ребенком, и на землю упал никелированный браунинг.