Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

Моя рука сама по себе протянулась и выключила зажигание. Грохот дизеля умолк, и во внезапной тишине остался лишь отдаленный свист ветра в притулившихся на скалах елях и соснах, приглушенный рокот речных порогов и стук моего сердца.

На башне грохнул люк, и сразу же за ним — второй. Принцесса и Брунгильда спрыгнули на землю, остановившись перед парламентершей, и я торопливо последовал за ними, сжимая карабин. Сзади подтянулись угрюмые крестьяне, Герт Унгер тоже выбрался из узкого люка. На его скулах ходили желваки, а в глазах горела ненависть.

— Пощады!.. — глухо произнесла разбойница, не поднимая лица. — Мы сдаемся на вашу милость.

— Кто вы такая? — звучно спросила Грегорика. Сейчас ей не хватало только крылатого шлема и кольчуги. Именно такой я представлял себе предводительницу норманнов, принимающих сдачу изнеженных римских граждан.

— Мое имя — Ивет. Я наложница Ейнаугига, а это — его сын.

Вот это номер! В моих представлениях о том, как следует справедливо карать разбойников за совершенные ими злодеяния, ничто не указывало на то, как должно поступать с их женами и грудными отпрысками.

Грегорика тоже чуть помедлила, переваривая информацию, но затем продолжила:

— Кто еще находится в здании?

— Женщины, дети и пленники — больше никого. Последние трое из его людей убежали через задний двор в ущелье. Мы больше не представляем для вас угрозы. Я понимаю, что вы хотите отомстить, но тех, кто напал на деревню, здесь больше нет.

— Вы хотите сказать, что не имеете к совершенным вашим мужем злодействам никакого отношения? — недобро прищурилась принцесса. — И никто из оставшихся тоже?

— Ейнаугиг не называл меня своей женой, и я родила ему ребенка не по своей воле. Но я ела украденную им пищу и пользовалась тем, что он награбил. Да, наверное, часть вины лежит и на мне, — женщина подняла голову и впервые посмотрела в лицо Грегорике.

В ее глазах я увидел не страх, а давно перегоревшее отчаяние, отрешенность и пустоту — кажется, она уже разучилась желать чего-то сама, предоставив реке жизни нести ее по течению, без руля и без ветрил. Видимо, это не укрылось и от принцессы, потому что она помолчала еще пару секунд и холодно потребовала:

— Проведите нас внутрь.

Наложница молча поднялась с колен и скрылась в щели между створками ворот. Брунгильда быстро шагнула вперед, чтобы опередить принцессу; в ее руке я заметил готовый к стрельбе парабеллум. Ну да, телохранительница никому не верит на слово. И она права — уж в данном-то случае безо всякого сомнения.

Подобрав лежащий в грязи браунинг, я отворил тяжелые створки настежь.

Центральный цех лесопилки освещали столбы света, падающие через забранные мелким стеклом люки. Впечатление, что мы попали в рыцарский замок, здесь только усилилось: столбы, сложенные из известняка, поддерживали огромные, закопченные дубовые балки, с которых свисала награбленная добыча — вязанки лука и чеснока, сушеных фруктов, копченых окороков, туш и сушеной рыбы. Массивная пилорама с угрожающе зазубренными лезвиями, возвышающаяся у дальней стены, оказалась превращена в величественный железный трон, украшенный коллекцией холодного оружия: двуручными мечами, алебардами, глефами, шпагами. И, конечно же, черепами — впрочем, черепа скалились здесь повсюду, и человеческие, и звериные. Помимо некрофилии, атаман разбойников увлекался еще и сатанизмом, если судить по намалеванным на стенах и столбах каббалистическим знакам и огромной пентаграмме в круге, вырубленной на полу, перед огромным очагом, на вертеле которого темнели остатки обжаренной туши — то ли быка, то ли кабана. По сторонам трона высились горы добычи — сундуки, ящики из-под снарядов, из которых торчали какие-то ткани и золотые или серебряные цепочки, горшки, переполненные монетами, серебряные церковные сосуды, бутыли с выдержанным вином, бочки с медом, холодное и огнестрельное оружие, меха, шелка, ковры и прочие ценности и полезные вещи. Непонятно, имелась ли необходимость хранить все это именно в центральном зале — лесопилка казалась весьма просторной и включала немало помещений — или дело было в том, что груды добычи и трофеев просто радовали единственный глаз атамана? В самом деле, любой из голландских мастеров натюрморта отдал бы пару пальцев за возможность зарисовать с натуры эту картину — как ни странно, но без сомнения несущую в себе какое-то дикое очарование.

— Настоящий самец, — неожиданно прокомментировала Алиса, прокравшаяся в зал за моей спиной. — Нахапал от души; считай — жизнь удалась. А вон еще и гарем…