А Елена тайком от мужа стала ходить в церковь. И не только за тем, чтоб испрашивать у Господа благословения на рождение ребенка, но и потому, что считала регулярное посещение храма своей особой ролью в их семейной жизни. После свадьбы Елена оставила работу, но продолжала сопереживать мужу в его деятельности. Она думала, что Марату некогда ходить в храм, он своим делом служит Богу и Церкви. А она будет возносить молитвы и от своего, и от его имени, станет семейной предстательницей перед Спасителем.
Хрипунов полагал, что его женушка, «белокурая газель», как он ее называл, тратит выделяемые ей суммы на какие-нибудь бабские глупости, а на самом деле Елена жертвовала деньги полюбившемуся ей Храму Новомучеников и Исповедников Российских в старом Бутове. Эта бревенчатая церквушка посреди дубравы, за кольцевой автодорогой, была дорога Елене до слез. Срубили ее в 1996 году, и Хрипунова была одним из тайных спонсоров строительства. Первая служба состоялась 16 июня, в день памяти Всех святых, в земле российской просиявших – а ведь этот праздник совпал с днем рождения Елены! Конечно, она чисто по-женски восприняла это обстоятельство как знамение свыше и дала слово навсегда связать свою судьбу с этим скромным, таким благодатным храмом, где пахло сосной и ладаном, а настоятелем служил отец Глеб – бывший геолог, культурный, интеллигентный человек…
Сегодня Елена отправилась в Бутово спозаранку, сначала до метро «Южная», там села на автобус, доехала до высокого железного креста, высящегося на пятом километре старой Варшавки… И пошла пешком через промозглый, заиндевелый лес, кутаясь в шерстяную косынку…
В руке у Елены был просторный полиэтиленовый пакет с тщательно завернутой иконой Илии Пророка – очередной ее дар маленькой церкви. И дар, как ей казалось, символичный: что-то грозное, и вместе с тем, всепонимающее было в этом седобородом старце, взирающем со своей огненной колесницы на бури и революции, предсказывающем новые неизбежные потрясения и пророчествующем о спасении верных…
Нынче была особая служба. Как-никак, 7 ноября, годовщина октябрьского переворота 1917 года, положившего начало гонениям на Церковь. Литургию совершал прибывший сюда архиепископ Арсений – добрый, улыбчивый пастырь, запросто говоривший с любым прихожанином. В маленькой церквушке – битком полно народу, парно, как в бане, от раскаленной печи «Бурильян»… Хорошо, что приехала загодя, еще до чтения часов, успела переговорить с отцом Глебом, на исповеди как-то неудобно будет…
Вот уже несколько месяцев, как муж резко изменился к ней, стал раздражительным, подозрительным, придирчивым. И каким-то озлобленным, ироничным. Чем она плоха, чем не угодила?
– Э, матушка, – утешал ее отец Глеб. – При чем тут ты, твой муж… Ты что ж, милая, хотела в церковь ходить, деньги и иконы на храм жертвовать, и чтоб бес тебя за это не донимал, не злился на тебя? А через кого ему сподручнее тебе козни творить? Конечно, через самого близкого тебе человека, через мужа. Тем более, что вы невенчанным браком живете, вот лукавый и нащупал трещинку, теперь бьет в нее.
И от этих простых слов сразу просветлело на душе у Елены, стало как-то покойно и радостно. Ее уже не раздражал полубезумный взгляд темных, помутненных глаз Жанны Бичевской, истово молящейся перед Святым Распятием; и церковные старухи-свечницы, ненавидящие весь мир, казались несчастными созданиями Божьими…
После нескончаемо долгого архиерейского богослужения Елена причастилась у Святых Тайн и поехала в коттеджный поселок «Серебряные Ключи», отказавшись от приглашения на трапезу в церковном доме, приготовленную по случаю прибытия владыки Арсения. Ей хотелось поскорее приехать домой, обнять мужа, поговорить с ним… Сколько же лет они не разговаривали по-человечески, по-простому? Уж и не помнит. Елена не знала, как она начнет разговор, о чем он будет, но чувствовала, что все получится само собой, все сложится хорошо.
То, что произошло в коттедже, оглушило Елену, будто удар обуха. Вся ее жизнь рухнула в один момент, переломившись надвое, как охотничье ружье. И она будто смотрела в бездну стволов, собираясь загнать туда смертоносные патроны…
Не успела «белокурая газель» переступить порог особняка, как Марат Петрович, не глядя на нее, отрывисто сообщил, что срочно улетает в Лондон.
– Зачем? – растерянно спросила Елена, и сама почувствовала, как глупо это прозвучало.
Хрипунов нервно метался по гостиной, беря в руки что ни попадя и вновь водружая предмет на место. Он вскинул бледное, искаженное злобой и обидой лицо на Елену:
Читать дальше