Уилбур Смит - Пылающий берег

— Мед! — прошептала Сантен. — Соты расплавились.

Огромные соты, над которыми веками трудились мириады пчел, от жара размягчились и начали тяжело падать с высокого свода пещеры в языки пламени. Струйка расплавленного меда и воска превратилась сначала в неспешно бегущую речушку, а потом в целый поток бурлившей жидкости, над которой поднимался пар, светившийся миллионами рыжих искр. На миг показалось, что от горячего, сладкого запаха кипящего меда сгустился сам воздух. Сантен отпрянула от расплавленного золотого потока, прошептав:

— О, Господи! О, Боже, прости мне содеянное мною.

Она стояла неподалеку, а языки пламени полыхали всю ночь, до самого рассвета. С первыми лучами солнца обнажились почерневшие от сажи утесы и пещера. Ее разрушенная темная утроба и путь в долину были залиты толстым слоем вязкой коричневой массы, похожей на карамель.

Когда Сантен приковыляла в лагерь у Дерева Льва, сестра Амелиана помогла уложить ее на узкую кровать, смыв сажу, приторно пахнувшую сахаром.

Через час после полудня у Сантен начались схватки.

Это больше походило на смертельную схватку, чем на роды. Сантен и ребенок одолевали друг друга весь остаток того палящего дня до самой ночи.

— Крика тебе из меня не выжать, — бормотала Сантен сквозь стиснутые зубы, — ты не заставишь меня заплакать, черт тебя побери.

А боль наступала приступами, которые заставили вспомнить, как набегали высокие буруны на пустынные пляжи Берега Скелетов. И теперь она сама словно перекатывалась через эти буруны, через их гребни, слетая в самые глубины воды, как только боль начинала терзать с новой силой.

И каждый раз в самый пик схватки Сантен пыталась привстать на корточки так, как учила Х-ани, но сестра Амелиана толкала ее на подушки, и ребенок был прочно заперт внутри.

— Ненавижу вас, — рычала Сантен на монахиню, пока соленый пот, ливший со лба, застилал и жег глаза. — Ненавижу вас и ненавижу это существо, засевшее во мне.

Ребенок, чувствуя эту ненависть, рвал ее на части, поворачиваясь так, чтобы она не разродилась.

— Вылезай же из меня! — шипела Сантен. — Вон! Вон из меня!

Она страстно желала, чтобы тоненькие, сильные руки Хани обхватили ее, разделив с ней боль, и она бы родила.

В какой-то момент к палатке подошел Лотар.

— Ну, как там, сестра?

— Это что-то ужасное. Она сражается, как воин, а не как мать.

За два часа до рассвета в последней схватке, когда показалось, что позвоночник разваливается на части, что бедра отрываются от таза, появилась наконец головка ребенка, большая и круглая, а через мгновение крик новорожденного прорезал ночную тьму.

— Это ты закричал, а не я, — победно прошевелила искусанными губами Сантен. — Ты, а не я!

И затихла, и успокоилась, все упрямство и вся ненависть ушли из нее. Она лежала пустая и истерзанная болью, словно от нее осталась лишь одна оболочка.

Когда Сантен проснулась, в ногах подле кровати стоял Лотар. Свет зари проникал сквозь ткань палатки позади него, так что был виден один его темный силуэт.

— Родился мальчик, — сказал он. — У тебя родился сын.

— Нет, — хриплым голосом выдавила Сантен. — Не у меня. У тебя.

«Сын, — пронеслось у нее в голове, — мальчик: частица меня, частица моего тела, моя кровинка».

— Волосы у него будут золотистыми.

— Я ничего не хочу знать — таким был наш договор. «Значит, его волосики будут сиять на солнце и он будет таким же красивым, как его отец».

— Я назвал его Манфредом, как и своего первенца.

— Называй его как хочешь. И забирай поскорее.

«Манфред, мой сыночек». Она думала, что сердце у нее вот-вот разорвется, как рвется тонкая шелковая нить.

— Его кормит кормилица, но она может принести его тебе, если ты хочешь на него взглянуть.

— Никогда. Я никогда не захочу посмотреть на него. Такой была наша сделка. Забирай его.

Ее опухшие, полные молока груди резануло болью, так ей хотелось покормить своего золотоголового сына.

— Очень хорошо.

Он еще целую минуту ждал, не заговорит ли она снова, но Сантен отвернулась и смотрела в другую сторону.

— Сестра Амелиана заберет его с собой. Они готовы выехать в Виндхук немедленно.

— Скажи им, что они могут ехать, и пусть увозит твоего ублюдка с собой.

Свет бил ему в спину, поэтому она не могла видеть выражения лица. Круто повернувшись, Лотар вышел, а через минуту заработал мотор машины, двинувшейся через равнину.

Сантен лежала в покинутой всеми палатке, наблюдая сквозь зеленую ткань, как поднимается солнце. Она вдыхала сухой, полный песочной пыли воздух пустыни, который любила, но сейчас он пах еще и сладковатым запахом крови, оставшейся от рождения ее сына. Или, может быть, то была кровь маленькой старой женщины из племени санов, запекшаяся на скалах. Сантен стала думать о темных бурлящих пузырях кипящего меда, убегавшего, как вода, из священного места санов, но задохнулась, когда в нос ей ударили сахарные пары, забив запах крови.