Уилбур Смит - Пылающий берег

О-хва не переставал издавать глубокие гортанные звуки и щелкал пальцами на обеих руках. Жест был очень выразительный, и он до крайности встревожил Сантен.

— Наш путь — тяжкий путь, нам нужно преодолеть великое расстояние. До следующей воды много дней, задерживаться здесь напрасно — большая ошибка.

На голове у О-хва была надета корона. Как бы плохо ни чувствовала себя Сантен, она залюбовалась, пока внезапно не поняла, что это такое. В сыромятной повязке, расшитой разноцветными бусинками, бушмен поместил четырнадцать крошечных стрел, древки которых были сделаны из речного камыша, на концах торчали орлиные перья, а наконечники выточены из белой кости. И каждый зубчик густо вымазан темной высохшей краской, похожей на свежую ириску. Именно эти наконечники заставили Сантен с ужасом вспомнить живописные описания путешествий по Африке из книг Левайе.

— Яд! Отравленные стрелы.

Она вздрогнула, вспомнив иллюстрации из книги, сделанные от руки. «Знат, это бушмены. Самые настоящие живые бушмены!»

Ей удалось приподняться, и оба маленьких человечка тут же оглянулись.

— Посмотри, она стала сильнее, — сказала Х-ани, но О-хва уже вскочил на ноги.

— Мы в пути, очень-очень важном пути, и нельзя терять ни дня.

Внезапно выражение лица Х-ани изменилось. Она не сводила глаз с тела Сантен. Когда та села, ее тоненькая, вся изодранная блузка задралась, обнажив грудь. Почувствовав на себе пристальный взгляд женщины, Сантен сообразила, что сидит почти голая, и торопливо прикрылась руками. Но старая бушменка тотчас же подскочила и наклонилась над девушкой. Нетерпеливым жестом отвела руки Сантен в стороны и на удивление сильными для таких узких, тонких ладоней пальцами крепко сжала ее грудь.

Сантен сморщилась от боли и попыталась вырваться, однако старая женщина была настроена решительно. Приоткрыв разорванную блузку, она ухватилась за один из сосков и стала тихонько доить его. На кончике появилась прозрачная капелька, которую Х-ани тут же слизнула, толкнув Сантен обратно на песок. Теперь она просунула руку под ее хлопчатобумажную юбку, и маленькие пальцы умело прощупали и простукали живот.

Наконец Х-ани присела на пятки и улыбнулась мужу улыбкой победителя.

— Теперь ты ее никак не бросишь. Наша древняя традиция строго повелевает: нельзя бросить женщину — любую женщину, не только дочь Санов, которая вынашивает в себе новую жизнь.

О-хва устало махнул рукой, показывая, что сдается, и прилег на песок. Вид у него был несколько отрешенный и даже отчужденный, когда жена трусцой спустилась к морю, держа в руках палку с грузилом. Х-ани внимательнейшим образом осматривала мокрый берег, пока мягкие волны плескались о щиколотки ее ног, а потом вдруг воткнула острие палки в песок и отступила назад, пропахав своим орудием мелкую бороздку. Палка ударилась о какой-то твердый предмет под песком, и Х-ани кинулась вперед, откапывая что-то пальцами, вытащила это «что-то» и бросила в свою сумку. Повторила проделанную процедуру еще и еще раз.

Спустя короткое время она вернулась туда, где лежала Сантен, и высыпала из мешка на песок целую кучу моллюсков. То были двустворчатые песочные моллюски. Сантен поняла сразу же, страшно разозлившись из-за собственной глупости. Уже много дней она голодала и погибала от жажды, буквально спотыкаясь об эти сочные моллюски, а пляж просто кишел ими.

Вытащив из сумки большой каменный нож для резки кости, бушменка начала одну за другой открывать раковины с моллюсками, осторожно придерживая их, чтобы случайно не выплеснуть сочную мякоть из перламутровых створок, и передавала их Сантен. В полном восторге та высасывала сок из половинок раковины, и затем жадно выскребала пальцами остатки и засовывала их в рот.

— Bon! — сказала она Х-ани. Ее лицо просто светилось от радости, когда, дожевывая крошечные сочные кусочки, она повторила: — Tres bon! [134]

Х-ани качнула головой, удовлетворенно хмыкнув, продолжала возиться со следующим моллюском, неловко орудуя огромным ножом. Это был явно неподходящий инструмент для такой работы; открывание каждой раковины превращалось в кропотливое дело, причем створки все равно крошились, попадали на моллюск и неприятно скрипели на зубах. Покончив с третьей, Сантен достала из кармана свой складной нож и открыла лезвие.

О-хва, который в знак неодобрения действий жены сидел на корточках чуть поодаль и глядел в океан, при звуке щелчка лезвия обернулся, в его округлившихся глазах застыл такой жгучий интерес, что он уже не отводил взгляда от Сантен.